Брянско-сталинская школа ссыльного остроумия стала уникальным явлением СССР

Преподаватели бывшего Брянского технологического института (сегодня это БГИТУ) создали науку остроумия, у истоков которой стояли опальные ученые сталинского режима.

С дуба падают листья ясеня –
Ни хрена себе, ни хрена себе.

Это двустишие – лишь позволительная для цитирования часть неофициального гимна лесного факультета Брянской государственной инженерно–технологической академии. За несколько десятилетий в ее стенах сочинены пуды и версты анекдотов и шуток. А чем иным могли спастись ученые, которых жизнь вышвырнула в провинциальный Брянск из столичных академий? Они без устали острословили, чем заложили основы совершенно новой науки – нескучного лесоведения.

Николай Васильевич Лобанов хотел отравить своими пробирками всю могучую Волгу. Так решили стукачи и сталинские сыщики. В тридцатые годы профессор Тимирязевской академии начал работу в Иванове, где ставил опыты, сливая пробирки, в канализацию. Бдительные люди сообщили куда следует, что Лобанов замыслил отравить великую реку. Брат профессора работал в канцелярии Крупской, но это не спасло ученого, который является одним из основоположников науки питания растений. Его упекли за решетку и запретили жить в столице. Но какой силы был человек! Заместитель декана Валерий Федорович Рий боготворил учителя, который поражал своим жизнелюбием и остроумием. Шел как-то Рий с ним мимо тюрьмы, Николай Васильевич вдруг остановился и говорит:

«Школа жизни. Тебе неплохо б посидеть тут».

Доцент Василий Рубцов, единственный в стране ученый, читавший в стихах свои лекции о деревьях, собрал целую коллекцию баек о предшественниках. Одна из них связана с той же манией преследования, характерной для большевиков. Преподавателю Брянского лесохозяйственного института (в ту пору он назывался так) В. Богомазу органы госбезопасности поручили проверить порошок на предмет ядовитости. Приборов и средств не нашлось, тогда он сказал жене: «Если утром не встану, позвони по этому номеру и скажи, что порошок ядовитый». И выпил растворенный порошок. Утром благополучно проснулся в хорошем расположении духа и отчитался перед «органами»: неядовит. Богомаз был крепок настолько, что, работая с радиоактивными материалами, никогда не предохранялся от их воздействия.

Опальный профессор Петр Струве (не кадет) свою иронию вплетал в любую лекцию. Он умел пристыдить и вдохновить одновременно. Так было со студентом Щекиным, который предложил неверное решение задачи по физике. Струве порылся в своих карманах, потом обратился к аудитории с просьбой дать ему 20 копеек. Двугривенный профессор протянул студенту:

«Денег у меня сейчас нет, вот одолжил и премирую тебя. Не за то, что решаешь неправильно, а за творческий поиск. Думаю, найдешь верный способ. Мысль должна работать».

И. Козырев вдалбливал студентам строительную науку притчами. Был, говорил, такой случай. Понадобился бригаде тяжелый молот, которым раньше забивали сваи. Назывался он бабой-копрой. Шлют в строительную организацию телеграмму: «Пришлите срочно бабу-копру, а то нечем забивать сваи». Телеграфистка, естественно, пропустила непонятное слово «копра»… Хохочущим студентам навсегда врезались в память строительные термины.

Василий Рубцов рассказывал, что иностранным языкам их обучал Яков Беккер. В свои 28 лет он понятия не имел об алгебре и называл складывающих «буквы» людей сумасшедшими. Это не помешало ему потом получить работу в Чикагском университете. А вот преподаватель математики Е. Кириленко так обожал свой предмет, что вокруг него возникали всякие небылицы. Студенты были уверены, что своих дочерей он назвал Медианой, Биссектрисой и Хордой. Почвовед В. Филин показывал молодежи на собственном примере, что значит близость к природе: дома для укрепления сердца он ходил только на четвереньках. (Прожил, кстати, более 90 лет). О нем же припоминают забавную историй. Защитив диссертацию, прислал телеграмму: «Все в порядке. Вылетаю. Филин».

Преподавателя А. Антыкова, которого студенты любовно нарекли Гумусом, как-то экзаменовал студента Антошкина. Тот опрометчиво заявил, что на голой почве не растет никакая растительность. Лысый преподаватель, принявший высказывание на свой счет, ответил с достоинством: « А я знал барана, у которого на голове росли курчавые волосы».

Валерий Рий – был легендой остроумия. За такую же, как у ссыльных его учителей, склонность к шутке студенты и любили его. Как только доцент замечал во время лекции осоловевшие лица, так сразу принимался за анекдоты или вместо домашнего задания предлагал подумать до завтрашнего дня, куда Макар телят не гонял, суля за правильный ответ пятерку. Мудрствовать лукаво студенту вредно: туда, откуда не выгонял. Иногда молодежь в самом начале лекции ныла:

– Расскажите что-нибудь.

– Я ничего не знаю, – отвечал Рий и принимался веселить публику. – И вообще, я уже сам все в своей лекции понял, а до вас еще не дошло. Ну хорошо, еще раз про адсорбцию. Простой пример. Вы купили мороженое, лопаете его, но кусочек падает на брюки и пропитывает их насквозь. Вывод: кушая мороженое, снимите штаны.

Задолго до Задорнова Рий стал толкователем слов:

– Что значит быть баптистом? Баб тискать.

Коллег–медиков ученый делил на несколько категорий: А – абычный, Б – врач женского пола, Г – молодой специалист.

Даже в свою страсть – резьбу по дереву Валерий Федорович внес потешный шарм. Для хомяка Кузи он сотворил целую помещичью усадьбу. Жизнь у Кузи была беззаботной, но орехами приходилось лакомиться через посильные труды. Как только в ведро колодезного журавля опускали орех, Кузя начинал метаться возле сруба. Взобравшись на него, он должен был опустить передними лапами ведро, достать из него лакомство и только потом мог приступить к разгрызанию скорлупы, удалившись в укромное местечко. Хомяк был помещиком по той причине, что его владения строили с учетом всех особенностей аристократических усадеб. Тут тебе великолепный дом, колодец, деревянные статуи кота и крыловской вороны, лесенки, аттракционы – чтобы веселилась Кузина душа. Все хозяйство имело ограждение на случай вторжения чужеземцев, но никто так и не посягнул на частную собственность.

Нынче Кузи в живых уж нет, по лестницам прыгал попугай, а само дворянское гнездо отмечено печатью упадка. Как и в жизни, ушел в прошлое помещичий уклад, но Валерий Федорович на природный круговорот смотрел вполне жизнерадостно. В каждой деревянной колоде, полагал он, роится тьма чудных образов. Чтобы их явить свету, нужны резцы, хотя Валерий Федорович предпочитал медицинский скальпель. Стены его старой квартирки, в которой жил одиноко, были обклеены гербарием растений, выполненных в липе и осине. Их было 120, дивных творений. Манжетка, печеночник, земляника, мак-самосейка, подорожник и еще десятки таких, названия которых не сразу поддаются произношению. На каждое деревянное изваяние ученый тратил около недели. Много дольше трудился над цепью, подобие которой вряд ли есть во всем мире. Взял Рий рейсшину, обыкновенно буковое полено, и, кудесник, превратил его в двести соединенных между собой звеньев размером с ноготок. Как он это сумел, не всякий сообразит, ведь ни одно звено не имеет следов разрыва. Орудовал тем же скальпелем, каким создал и свой ироничный небесный автопортрет. Он сочетал в себе изображение козерога, лошади и вяза – дерева, родство с которым Валерий Федорович установил по календарю друидов.

Сколько своих резных работ раздарил, он не помнил. А вот живописью Рия украсили стены факультета. И свое пристрастие он объяснял потешно:

– Во время оккупации немцы устроили в здании нашего факультета кабаре. После освобождения Брянска красноармейцы ходили по коридорам, открыв рот: на всех стенах красовались изображения голых женщин. Отсюда и у меня страсть малевать по стенам.

От молодежи Валерий Федорович требовал ученой страсти. Студент обязан твердо знать, что нэчуйвитер волохатенький – это вовсе не лох узколистный. Рий названия растений знал не только по латыни, но и на родном украинском, а потому требовал от своих воспитанников точности неукоснительной и упорства такого же, какое показал некогда приятель Валерия Федоровича: тринадцать раз ботанику сдавал, и не раскис. В сущности, физиология древесных растений – наука восхитительная, был уверен любимец студентов. Известно ли вам, что деревья общаются посредством 37 слов? Их слова – это разные виды надземных и корневых выделений. Посредством такого подземного общения одно дерево говорит другому, чтобы то не вздумало поселиться по его кроной. Именно по этой причине и не прорастают желуди, упавшие рядом со стволом дуба, а если и укоренится какой-нибудь нахаленок, судьба его будет незавидной. Для распознания языка деревьев, Рию потребовалось много лет.

Печаль у Валерия Федоровича была одна. В России миллиард гектаров леса, но он горит, а «кадры мельчают». В девятнадцатом веке выходившему из дверей Петербургской академии лесничему присваивали офицерское звание, он получал кортик и погоны. Беря скальпель и творя очередной образ, ученый размышлял над превратностями истории, которая частенько превращала изысканные скульптуры в обычное полено.

Теперь, похоже, в равнодушные поленья превращаются и люди.