Медовый век

Несколько лет назад брянский собкор газеты «Труд» опубликовал статью о старейшем пчеловоде страны. Тогда пасечнику было 98 лет. Разумеется, речь зашла и о долголетии. И это был не просто пример долгожителя, а потрясающая философия жизни. Она стоит изучения и сегодня.

Сквозь заросли  сада видна череда берез,  прячущих пасеку.

– Герасимыч!

Он браво откликается со своего  островка, а через  некоторое время высокий, худощавый хозяин робинзоновских владений появляется под плетеными воротами. Жуков отгородил  пасеку высоким частоколом, скрепленным хворостом. Еще в хрущевские времена  председатель колхоза, райкомовский угодник, велел убрать ее с глаз долой, чтобы подъезжающее к Березкам начальство не видело частных владений. Отвели тогда Жукову островок вблизи лощины, там он и утвердился. Посадил ракиту, а она нынче до солнца уже достает.

Николай Герасимович Жуков  мог бы быть живой легендой, если бы все легендарные места в нашей стране не заняли эстрадные «звезды» и долгожители телесериалов. Вряд ли в России сыщется еще один человек, который подрядился пасечником еще в годы коллективизации, который, несмотря на свои 98 лет, упоенно и неустанно трудится целый день,   а на  мир смотрит так, будто жизнь только начинается. Да она  и впрямь начинается каждое утро – в четыре часа. Для солдата Великой Отечественной – время  начала победных наступлений. Оно вросло в сознание. Николай Герасимович от своей родной Орловской области дошел  до Кенигсберга, где вражеский металл искромсал бренное тело и едва не лишил глаза. Будит жизненная сила и теперь в четыре утра, но лишь для того, чтобы старый солдат наполнился ею не предстоящий день. Ритуал, который вершит Герасимыч в это  предрассветное время, покажется всем странным, но Жуков  не отступает от него. Проснувшись, садится и принимается за самомассаж. От пяток до головы пальцами прощупывает каждую клеточку, и так пыхтит в течение часа. За это время постель охлаждается, и лечь в нее – сущее блаженство. Пасечник снова крепко засыпает до восьми утра, а тут уж и солнышко руки протягивает навстречу.

Выглядит Николай Герасимович от силы на семьдесят пять. Но с иным старожилом начнешь разговор и понимаешь, что действительный возраст кроется в беззубой шепелявости, глуховатости и, самое главное, в  отрешенности угасающего разума и забывчивости. Жуков – феномен. В глазах – ум, жизнь. Речь ясна и складывается без затруднений, память с легкостью выхватывает и давние события с множеством имен, и вчерашние.

Очевидно, долголетие все же закладывается сызмальства. У мельника Герасима Жукова все десять детей были с хлебом даже в самые недородные   предреволюционные годы. Сын Николай, как вся деревенская ребятня, и сено косил, и  за скотиной ходил. Пчелами  увлекся  с той поры, как в их саду привился рой соседа–бортника. Добрый сосед предложил Герасимовым оставить у них пчелиную семью и даже отдал улей.

– Роек хорошо прижился, я за ним ухаживал, – вспоминает Николай Герасимович. – А как–то ремонтировали дом агронома, и я обнаружил у него в шкафу книжонку о пчеловодстве. Принялся читать ее  и много оттуда почерпнул. После войны в Хомутовском районе я осел. А председатель колхоза, как узнал, что я пчеловод, чуть не на колени стал: «Сообрази ты мне пасеку, иначе директорского фонда лишат». За пчелиную семью давали тогда крестьянам по несколько центнеров сена да еще покос вольный отводили. Потом я перебрался в Березки, тут тоже назначили пасечником. Трудов положили на это дело много, да, считай, все понапрасну. Решили наши начальники, что коров держать невыгодно, огородничество нужно ликвидировать,  пчел тоже. Даже гречиху всю вывели. Глупость сотворили, сейчас–то всем понятно, как выгодно животноводство.

А свою пасеку Жуков сохранил. Где какую жердочку или железку найдет  – все тащил на свой огороженный (пчела чужака не любит) от постороннего человека участок с ветхими ульями, которые сам и сколотил. Сейчас у него шестнадцать семей – родственных семей,  которые  помогают придержать молодость. Не в пример пчеле рой живет долго. Если следует своему пчелиному закону. Стало быть, для долголетия нужно понять свой закон и следовать ему. Даже гибельные опасности можно в этом случае одолеть. Для пчел страшнее голодной зимы только колхозные химикаты. И так и сяк пробовал Жуков спастись от них во время обработки полей, да не помогало. Один раз все щели в ульях перекрыл сеточками,  думал, что неделю пчелки посидят в темнице и сберегут свои жизни, а они запарились. Теперь ничего не предпринимает, надеясь на природный закон. Он таков: если пчела сегодня «работает» по васильку, то за весь день синему цвету не изменит. Значит, погибнут лишь те пчелы, которые собирают нектар на опрысканном химикатами пшеничном поле, где много васильков. А в улье всегда есть резерв размером с  треть пчелиной армии, и завтра  медосбор ляжет на их крылья. Человеческий же закон, по Жукову, прост, как мир. Герасимыч не утверждает, что все его здоровье – от пчел, хотя мед вкушает круглый год. Говорит, что молодость помогает сберечь прежде всего добрый и светлый настрой духа:

– Человек должен жить честно и приносить пользу народу. Мне–то приносят, и я это понимаю, а иной съест хлеб, который кто–то где–то выпек, и рыщет по округе, чего бы еще ухватить. Да не все любят слушать мою политику. Раз подошел к ребятам, начал было  про эту мудрость толковать, а они и разбежались. Потому что кроме самогонки многих уже ничего не привлекает. Начал  считать, сколько же молодых ребят, моих внуков, погибли от этой чумы. Насчитал по всему поселку двадцать человек.

Сам Герасимыч медовую брагу затер лишь единожды. Получилась десятилитровая бутыль.  Призадумался: с кем же  ее пить? Пригласил соседа, мужика «с дуринкой», но для этого дела вполне пригодного. Налил ему сразу пол-литровую кружку, а себе половину грозной меры. Сосед залпом вылил в себя медовуху и попросил еще. После литрового заряда он упал прямо на пороге сарая, и Жукову пришлось звать на выручку его родственников. Жена Николая Герасимовича, узнав про позор, пришла на пасеку и вылила бутыль прямо наземь. С той поры и запаха медовухи не было здесь.

О супруге, с которой нажили пять детей, Николай Герасимович вспоминает тепло. Она вызывала в нем мужское вдохновение и в девяносто с лишним лет. Вообще, убежден орловский пасечник, мужчина не должен малодушничать перед женской стихией, предаваться глупым сомнениям – он обязан всегда ощущать молодым:

– Любовь нужна, а сейчас полно пьяных женщин, с ней и связанным не положишь. А мужику надо праведно жить, чтобы силы не оставляли. Вон у одного соседа уже пятая жена. Спрашиваю, почему ж от тебя первая ушла, она же хорошая женщина была. Она, говорит, на курорт одна ездила. Ну а ты почему не ездил с ней? Ему только водка нужна была. Брага – это и есть первая ложь. Лукавого я сразу пойму. Нечестный человек отличается от честного, как крапива от лопуха.

Бодрость и сила не продается в аптеках. Что мешает даже хлюпику утром умыться холодной водой по пояс, а перед сном  таким же  образом освежить ноги? Жуков неизменно проделывает этот ритуал и уверился в его пользе. Он знает, что всякое насилие лишь подрывает силы. Семь соток огорода он перекапывает лопаточкой и каждый день ухаживает за грядками.

– Дочь говорит, что это тяжело в моем возрасте, а для меня этот радость, отдых! Только я никогда не перетруждаюсь. Покопал немного – и пошел заниматься другим делом, крапивки курам подрублю или еще что. Не спешу никогда. Лучше подольше повозишься, но зато ты себя не умариваешь.  Не понимаю тех людей, которые говорят, что им заняться нечем.

Ум свой Жуков  занимает чтением. Давным–давно  вычитал, что не следует насиловать свой организм слишком разнообразной трапезой. Сейчас это называется раздельным питанием. А некоторые упражнения, используемые пчеловодом, можно, наверно, отыскать в учебниках йоги. Сомкнет подошвы и примется считать до тридцати, потом сложит ладони – и снова умиротворяющий счет:

– Я здорово понимаю, что все это  полезно.

Двадцать ведер меда накачал нынешним дождливым летом Николай Герасимович. По капле несли пчелы цветочную красоту, а пасечник опять надышаться не мог нектарным духом. Обделен тот, кто не изведал этого напитка. Смотреть, как пчелы покидают улей, и как возвращаются в него, можно бесконечно.

Главный закон жизни и долголетия Жуков обнаружил не за тридевять земель.