«Папа посадил сад и вырастил на Брянщине арбузы, но мое сердце осталось в городке на Донбассе»

О том, что мы уезжаем навсегда с (на тот момент) Украины в Россию, мама сообщила за несколько дней до поездки. Мне 15. Я только окончила 10 класс. В этом небольшом, уютном донбасском городке в Донецкой области – вся моя жизнь, друзья и все, что было очень дорого на тот момент: кот Семен да пианино. Уезжать я не хотела, но было очень интересно – а что там, в этой России? Это было в 2000 году, задолго до начала всем известных событий.

Мама сказала без тени сомнений, строго, по-учительски:

«Ты привыкнешь, там у нас есть будущее».

И больше ничего не говорила, в основном молчала. Брат с папой уже были там. Друзья обещали писать. Ну что же, вперед, к будущему, раз мама сказала! Конечно привыкну.

И вот мы уже стоим с мамой на вокзале с тремя матрасами, перевязанными веревкой, какими-то тюками с вещами. Бабушка насыпала сумку грецких орехов, зачем-то мама взяла с собой пару леек для полива. Впереди – 3 или 4 пересадки, самые дешевые билеты (а порой и вообще 3 полки), больше суток пути. Но отнюдь не это меня поразило. Ошеломило, вернее. Все это можно было выдержать.

Когда по приезде я увидела повозку с людьми, запряженную лошадьми, рот открылся от удивления непроизвольно. «Офигеть, − подумала я, − бывает же еще такое!» В моем индустриальном городке за 15 лет жизни я не видела ни одной лошади, не говоря уже о повозках. Но потом мне показали дом. «Будем здесь жить», − сказала мама. И удивление от увиденной повозки и лошадей не казалось мне таким уж удивлением.

Это была деревянная древняя уродина грязно-красного цвета. Стены облупились от старости. Крыша выглядела подозрительно ветхой. Внутри – огромная русская печь посреди одной большой комнаты. Ни туалета, ни батарей с теплом, ни воды, ни газа… Ни своей комнаты с пианино и большим окном. Если описать кратко, то это была избушка на курьих ножках в прямом смысле слова.

Люди говорили здесь на таком диалекте, что первое время мы понимали их с трудом. Это гремучая смесь русской, украинской и белорусской речи. Соседи сразу же прозвали нас хохлами и все объяснения, что мы русские, никого не волновали. Хохлы и хохлы, ничего не имею против. Пусть будет так.

Деревенские парни были… в основном пьяны, неопрятны и чудаковаты. Помню одного ухажера. Его звали – Кабан. Хотя он не имел ничего общего с кабаном. Молодой худой, симпатичный хлопец с ароматом перегара. Он очень хотел со мной познакомиться. И как-то даже решился. Долго стучался, пока не вышла мама. «Тебе чего?» – спрашивает у него. Он долго фокусировал взгляд, после чего заплетающимся языком произнёс:

«А можно мне кого-нибудь помоложе?»

Чуть позже я узнала, что буду ходить в школу за 5 километров от моей деревни. Школа была в городе. Автобусы ходили, кажется, пару раз в день. Если бы на тот момент у меня были часы, считающие шаги, то я была бы чемпионом деревни.

«Ты привыкнешь, − сказала мама. – Все будет хорошо».

Маме я безоговорочно верила. Молчала, терпела, училась и не расстраивала ее своими капризами. Жизнь у родителей была очень тяжелая.

Про будущее она оказалась абсолютно права.

Я окончила универ, уехала покорять Москву. Родители вместе с братом с полнейшего нуля построили небольшой бизнес. Брат женился, «родил» дочь. Папа посадил сад, о котором мечтал. И вырастил на Брянщине арбузы (про это даже местное телевидение снимало репортаж). В доме уже есть и ремонт, и газ, и вода, и туалет. Сам дом уже и не кажется таким уж страшным. Симпатично, опрятно. Да и вокруг все стало как-то опрятнее, что ли.

В одном только мама оказалась не права – я не привыкла. Сердце навсегда осталось в том милом, как будто игрушечном, городке на Донбассе. С акациями и сиренью. С шелковицей и абрикосами. С бескрайней степью и терриконами. Поскорее бы и там наступило будущее. То будущее, про которое говорила мне мама.

Валерия Фролова