«Новорожденное чиновничество узнало себя в Шарикове и Швондере»

От создания этого произведения до его публикации в СССР прошло более шести десятилетий. Воистину рукописи не горят! Но их могут изъять, спрятать, запретить к печати. Так и произошло с «Собачьим сердцем». Что происходило с сердцем писателя, история умалчивает. Но, без сомнений, он терзался. Впрочем, это состояние для Булгакова вскоре станет привычным. Многие из его произведений шли к читателю долгим, тернистым путем. Настоящая же слава придет к писателю лишь спустя много лет после его смерти.

Содержание повести «Собачье сердце», написанной в январе 1925 года, известно почти всем. Выдающийся хирург профессор Филипп Филиппович Преображенский, живущий в Москве, на Пречистенке, совершает уникальную операцию – превращает собаку в человека. Шарик, ставший Полиграфом Полиграфовичем Шариковым, попадает под влияние неистового большевика, председателя домкома Швондера.

Преображенский с ужасом наблюдает за результатами своего опыта – созданное им существо оказывается пьяницей, лжецом и вором. Устав от постоянных конфликтов с Шариковым, обосновавшимся в его роскошной семикомнатной квартире, Преображенский принимает решение вернуть своему наглому постояльцу прежний облик…

Впрочем, все закономерно – достаточно было узнать, чье сердце обрел Шарик. Это – Клим Григорьевич Чугункин. Писатель дает ему краткую, уничижительную характеристику: «25 лет, холост. Беспартийный, сочувствующий. Судился 3 раза и оправдан: в первый раз благодаря недостатку улик, во второй раз происхождение спасло, в третий раз − условно каторга на 15 лет. Кражи. Профессия – игра на балалайке по трактирам. Маленького роста, плохо сложен. Печень расширена (алкоголь). Причина смерти – удар ножом в сердце в пивной «Стоп-Сигнал» у Преображенской заставы».

Главные герои повести – «недобитые буржуи» и победившие пролетарии. Последние повергаются безудержной, злой иронии писателя. Это даже не критика, а суровый приговор глупости и тупости новой власти.

Нельзя не отметить, что популярности книги Булгакова – уже в наше время – в огромной степени способствовал и одноименный двухсерийный фильм режиссера Владимира Бортко с целым ансамблем блестящих актеров, в котором особо выделялся исполнитель роли профессора Преображенского Евгений Евстигнеев.

…Политические лозунги в послереволюционное время часто заменяли реальные дела. В частности, домкомы, типичным представителем которых в повести был Швондер, занимались болтовней на собраниях, песнопениями, – но только не делами. Вот отрывок из документа того времени: «…домовые комитеты совершенно не выполняют возложенных на них законом обязанностей: грязь на дворах и площадях, в домах, на лестницах, в коридорах и квартирах ужасающая».

В том же документе говорилось, что мусор от квартир не выносится неделями, а вытаскивается на лестницы, где распространяет тошнотворные запахи. Во дворах неделями лежит навоз и разные отбросы, к которым добавляются трупы кошек и собак.

Беспощадный приговор подобной «деятельности» выносит профессор Преображенский в своем знаменитом монологе: «Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха…»

А ведь все это происходило из-за простой лени, нежелания и неумения навести элементарный порядок! И потому надо просто меньше болтать и больше делать. Об этом говорит Преображенский: «Городовой! Это и только это! И совершенно неважно – будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поставить городового рядом с каждым человеком и заставить этого городового умерить вокальные порывы наших граждан….» Он имеет в виду Швондера и его компанию бездельников, которые устраивают ежевечерние концерты, вместо того, чтобы заняться делом.

Писатель не без оснований опасался, что злоба, хамство и наглость, став безграничными, затопят общество. Устами профессора Преображенского Булгаков изрекал пророческие слова: «Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый!»

Советский Союз, в котором многие из нас жили, так и остается до конца не изученным. Это относится и к послереволюционному периоду. Не очень хорошо известно, как жили люди, о чем думали, какие у них были интересы…

Не многие книги советских авторов – приглаженные, прошедшие тщательную цензуру – дают, к сожалению, представление о жизни в то время. И одна из них – «Собачье сердце»Михаила Булгакова.

Кстати, сюжет повести возник не на пустом месте. Тема омоложения, присутствующая в повести, была весьма популярной в 20-е годы. В частности, в научно-популярной печати можно было встретить статьи австрийского физиолога Эйгена Штейнаха. «Правда» опубликовала статью известного в то время врача Николая Кольцова «Омоложение организма», а «Вечерняя Москва» поместила материал под названием «Д-р Воронов об омоложении людей».

Именно Сержа Воронова некоторые литературоведы считают прототипом профессора Преображенского. Этот французский хирург российского происхождения делал пересадку желез обезьяны людям, обещая им возвращение в молодость. В клинику Воронова выстраивались длинные очереди из политиков, бизнесменов, звезд эстрады и кино. В 1923 году во время международного хирургического конгресса в Лондоне многочисленные коллеги из разных стран устроили Воронову овацию за его неутомимую деятельность.

Звезда хирурга погасла так же быстро, как и вспыхнула. Пациенты Воронова один за другим заболевали и умирали. Омоложение оказалось блефом, а вчерашний кумир, казавшийся чудотворцем, превратился в шарлатана и обманщика. Светило британской медицины доктор Кеннет Уокер сравнил взгляды и практическую деятельность Воронова с методами ведьм и колдунов. Униженный оскорбленный хирург был вынужден свернуть свою практику.

Однако в 20-е годы многие еще верили в чудо. Да и сам Булгаков был охвачен всеобщим энтузиазмом. Во всяком случае, в повести его герой Преображенский проводил свою операцию по методике Воронова.

Другим прототипом профессора Преображенского послужил, как считают литературоведы, дядя Булгакова, брат матери, врач-гинеколог Николай Покровский. Убранство квартиры – тоже на Пречистенке – совпадает с описанием жилища Филиппа Филипповича. Эту версию подтверждала в мемуарах первая жена Булгакова Татьяна Лаппа: «…Я как начала читать – сразу догадалась, что это он. Такой же сердитый, напевал всегда что-то, ноздри раздувались, усы такие же пышные были. Вообще, он симпатичный был. Он тогда на Михаила очень обиделся за это…».

Покровского вспоминала и вторая жена Булгакова Любовь Белозерская: «Он отличался вспыльчивым и непокладистым характером, что дало повод пошутить одной из племянниц: «На дядю Колю не угодишь, он говорит: не смей рожать и не смей делать аборт».

Что же касается пациентов профессора Преображенского, то писатель «срисовал» их с известных общественных и политических деятелей того времени. В одном из них, воспылавшем страстью к четырнадцатилетней девочке, мог скрываться человек из высшего руководства страны (позже редактор Ангарский узнав его, пришел в ужас и красным карандашом уничтожил приметы высокой большевистской персоны)…

Михаил Афанасьевич готовил рукопись для публикации в альманахе «Недра». Его редактор Николай Ангарский торопил писателя, надеясь, что новая повесть будет иметь не меньший успех, чем его «Роковые яйца». Разумеется, Ангарский не знал, какая «бомба» заложена в тексте «Собачьего сердца».

А что же сам Булгаков? Неужто надеялся, что его «крамольную» повесть издадут? Наверняка он понимал, что у его детища мало шансов на жизнь. Но это – с точки зрения врача, коим Булгаков был по профессии. Но как «пациент», он, возможно, надеялся на чудо…

В марте 1925 года Булгаков дважды читал рукопись на литературном собрании «Никитинских субботников» в Москве , в Газетном переулке. Туда, вместе с литераторами и читателями «забрел» агент ОГПУ, который был, пожалуй, самым внимательным слушателем.

Интересно, почему он пришел слушать повесть Булгакова? Вероятно, кто-то, возможно, из ближнего круга писателя донес «компетентным органам», что к произведению Булгакова следует отнестись с надлежащим вниманием…

Безвестный чекист – жаль, что его имя не увековечено в литературе! – стал первым критиком повести, и констатировал, что «вся вещь написана во враждебных, дышащих бесконечным презрением к Совстрою тонах». Агент ОГПУ подробно рассказал о содержании повести и подвел итог: «…такие вещи, прочитанные в самом блестящем московском литературном кружке, намного опаснее бесполезно-безвредных выступлений литераторов 101-го сорта на заседаниях «Всероссийского Союза Поэтов». Что тут скажешь? Бдительный был чекист и очень неглупый.

Наверняка отчет насторожил советские инстанции, контролировавшие литературный процесс. И заодно – ведомство, где служил чекист. Но в ОГПУ, видимо, долго разбирались и «приняли меры» только в мае 1926 года. В квартире Булгакова был произведен обыск и рукопись «Собачьего сердца» была изъята. К счастью, сохранились другие редакции повести.

Спустя несколько лет за литературные произведения «не того» содержания будут уже отправлять за решетку. Или ставить к стенке. Так что, Михаилу Афанасьевичу еще повезло…

Конфискация произошла уже после того, как цензура запретила «Собачье сердце». За год до этого, 21 мая 1925 года сотрудник «Недр», некто Леонтьев от имени Ангарского отправил Булгакову бумажный сверток с запиской: «Дорогой Михаил Афанасьевич, посылаю Вам «Записки на манжетах» (еще одна повесть Булгакова – В.Б.) и «Собачье сердце». Делайте с ними, что хотите. Сарычев в Главлите заявил, что «Собачье сердце» чистить уже не стоит. «Вещь в целом недопустима» или что-то в этом роде».

Участливый Ангарский, которому повесть Булгакова очень понравилась, решил использовать последний шанс и отправил рукопись в Кремль, члену Политбюро ЦК ВКП(б) Льву Каменеву. Ответ из Боржоми, где отдыхал Каменев, был жесткий: «Это острый памфлет на современность. Печатать ни в коем случае нельзя».

На Булгакова обрушился поток неистовой, злобной и безосновательной критики. Известный литературовед Разумник Васильевич Иванов-Разумник отмечал: «Спохватившись слишком поздно, цензура решила впредь не пропускать ни единой печатной строчки этого «неуместного сатирика».

По подсчетам Булгакова, за десять лет появилось 298 ругательных рецензий на его произведения. Справедливости ради стоит отметить, что были и благожелательные отзывы. Целых…три.

Замученный Булгаков писал: «На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя. Со мной и поступили как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе. Злобы я не имею, но я очень устал…».

Источник: «Столетие»