Заморский СССР: бывшие соотечественники захотели вновь жить в одной стране

В то время когда президент Владимир Путин угощал на авиасалоне МАКС Реджепа Тайипа Эрдогана российским мороженым, на родине лидера Турции мечтали об СССР.

Через грузинский перевал 

Назим в Алании продает джинсы и прочее тряпье. Вечером утомленному труженику торгового бизнеса звонит жена, но он вынужден бросаться к очередному покупателю. Облегчает дело то, что размеры можно предлагать навскидку: все джинсы нынче растягиваются.

– Вот посмотри, какой на меня, – говорит Назим почти по-русски. – Была туго, сейчас висит.

От нестерпимого солнца Назим еще и похудел, потому джинсы «висит». Тридцать пять долларов – и россияне уходят с  товаром. А Назим, у которого глаза печальны, теперь мечтает о том времени, когда был СССР:

– Полку откроешь – там деньги, скатерть поднимаешь – там деньги. Мой дядя утром летит в Москву, пьет пиво, вечером летит обратно. Вот как было. Кому лучше стало? Никому? Кучке лучше стало, народу – никому.

Назим хотя и азербайджанец, но родился в Грузии и там живет постоянно. К одноплеменным туркам приезжает весной, чтобы работать до ноября, когда берег покидают последние туристы. Деньги есть, но денег мало. Ему никогда не стать в Турции владельцем такого магазина, в котором работает. Даже визу выдают лишь на короткий срок – все же Грузия, а не Азербайджан.

Обида Турсуна 

Отелей в Турции все больше. Две сотни километров от Анталии до Алании – шеренга зданий, через которые за сезон проходят миллионы туристов. Большинство – из России. Но вот месье, лежа на детском круге, советует даме, которую укусила крохотная рыбка:

– Буёк!

Иначе говоря, пользуйтесь, мадам, плавсредствами.

Слышна немецкая,  чешская, польская речь. Франция представлена в в основном арабами. Гораздо больше стало турок. Иные турецкие дамы вынуждены купаться почти в скафандре: ни одна часть тела, кроме лица и пяток, не должна быть замечена мужчиной. Но все больше турчанок, которые презрели эти запреты.

С каждым годом заметны перемены в работе гостиниц. Если раньше в ресторанах суетились местные жители, в том числе студенты, то теперь облик официантов иной. Киргизы и узбеки заняли ту нижнюю нишу, куда уже не каждый турок хочет опускаться.

Турсун тоже прилетел из Киргизии, но ему не повезло:

– Еще дома мне обещали, что буду работать официантом, но тут сказали, чтобы шел чистить туалеты. Я сказал, что не буду. Они стали угрожать, приехали в общежитие, стали требовать деньги, я разозлился…

Дошло до потасовки. Сказали, что в таком случае повезут Турсуна в полицию, он согласился. Поехали, но сами же представители отеля и струсили: в Турции полицейских стараются обходить стороной, многие откровенно боятся иметь с ними дело.

Турсуна выгнали из мрачного общежития, комнаты которого похожи на казематы, однако он не пал духом. Лишь наполнился озлоблением:

– Ненавижу турок. Я и дома их не люблю. Особенно когда наши девушки выходят за них замуж. Когда за русских выходят, я не ревную. Мне 33 года, но я знаю, что такое СССР. И язык русский для меня второй родной или даже первый. Мы все равно душой с Россией. Да, в Турции и вера наша, и язык похож, но мы с вами. Если Союз возродится, это будет здорово. А я скоплю денег на билет и домой полечу. Не хочу тут оставаться.

Жийдегул живет в Узбекистане под Ферганой, но она тоже киргизка. В Турции она получила работу горничной. Ей платят около 500 долларов, причем она их не тратит:

– Нас кормят бесплатно, а чаевых хватает на мелкие покупки. Нет, мне здесь нравится. У нас и работы нет, и все как-то сложнее. В Турции проще.

При всем том Жийдегул не хочет жить даже на берегу Средиземного моря. Русская культура для нее ближе, как и русская речь, которой ее научили соседи. Единую некогда страну она воспринимает как светлую сказку. Она знает, что ее родители жили некогда в большом государстве, очень большом, и они часто говорят об этом.

Дипломатическая миссия Саида 

Саид – тот турок, который наконец вернулся на историческую родину, как вернулись тысячи его соплеменников-месхетинцев. Он хорошо знает историю, точнее, ее турецкий вариант. Впрочем, он говорит, что каждый должен изучать свою историю. Это означает в его понимании, что один народ не вправе судить другой народ. Он знает, что сказать в ответ на обвинения французов, которые напомнили о геноциде армян. То же, что сказал Эрдоган, который обвинил французов в уничтожении арабов. Саид – дипломат с «турецким уклоном». Он ищет правду в истории своего народа. Он сын одного из 115 тысяч турок-месхетинцев, которых Сталин в 1944 году депортировал в Узбекистан и Казахстан.

– Моему отцу было 11 лет. За что его выселили? – спрашивает Саид, но не находит того, кто дал бы ему ответ.

Все равно что навстречу морскому ветру бросать слова.

И все же он за мир:

– Зачем воевать?

Перебравшись двадцать лет назад в Турцию, он оказался на побережье одним из самых образованных жителей Анатолийского побережья. Советские школы и вузы дали не только знания, но и научили осмысливать мир. Потому, уговаривая полуголых покупателей поехать с ним в магазин кожаных изделий, Саид остается дипломатом и вольным философом, который и час может потратить беседы с бывшими соотечественниками о политике, о том, грозит ли Турции изгнание из НАТО:

– Они нас и выталкивают, и прижимают. Наш президент говорит: «На нас летят ракеты – защитите нас, мы же в НАТО». Нет, американцы не защищают. И отпускать не хотят.

В Турции Саиду хорошо. Или он пытается убедить, что тут у него все замечательно. Но с россиянами у него действительно все замечательно. Не только потому, что каждый день в магазин удается отправить десяток завербованных им покупателей, но и потому, что они каждый день напоминают о стране, где родился, где начались и остались все обиды, где прошла молодость. Саид не говорит вслух о том, что потерял, но иной раз в глазах эта потеря мелькает печалью.

Что немцу плохо 

Кто не скрывает своей тоски по России, по СССР, так это некоторые немцы. Не все, но многие из тех, для кого русский язык всегда был более родным, чем немецкий. Нынешний орднунг не велит им открыто признаваться в симпатиях к бывшему Союзу, но достаточно немцу распариться в сауне, разомлеть, как он начинает бранить свой нынешний фатерланд. И не потому, что жена у него русская, а потому что у него русская душа.

Виктор крутил баранку в России, крутит ее теперь и в Германии. Там для дальнобойщиков не труд, а почти путешествия. Это не тряска по сибирским трактам на МАЗе. При всем том Виктор не слишком весел:

–- Да, зарплата, конечно, выше, чем у вас, но если жена не работает, уже надо сильно считать расходы. Дети привыкли, мы их перевезли маленькими, а я уже не смогу стать немцем. Как был, так и остался русским.

Но вот Ольга решила напрочь забыть о России. Настолько, что ее десятилетняя дочь ни слова не говорит по-русски. Кому отомстила и зачем, пояснить не желает. Вроде и не ожесточена, даже охотно общается с русскими, но не более того.

Марина оказалась единственной бывшей жительницей Брянска, с которой случилось встретиться в Турции. Она очутилась в Германии по воле супруга – серба. Тот работает на стройке и жалуется: условия тяжелые и опасные. Заработка после выплаты налогов и страховок хватает лишь на то, чтобы сводить концы с концами. Мечтают перебраться в Москву. Не потому, что там сможет зарабатывать больше – просто хочет остаться в живых. Трудиться на верхотуре даже во время грозы во имя немецкого порядка и чьей-то прибыли серб уже не желает.

Кстати, прибыль уже не всегда немцы получают. Михаил перебрался на родину предков из Казахстана. Сейчас он купается в Турции, а в Германии устроился на завод, где собирают душевые кабинки. Труд утомительный и унылый, но оплачивался неплохо. До той поры, пока заводик не перекупил вертлявый американец. Он сразу же предупредил, что жалованье урежет. Спорить и возражать бессмысленно.

Михаил понимает, что в его положении бессмысленно думать  о возвращении в страну, которой уже нет. Но он не стесняется говорить, что большая страна была прекрасна тем, что стала родным домом для многих народов. В мире погасло это созвездие.

– Очень и очень жаль, – говорит русский немец.

Отходничество Ильяса 

Ильяс свою страну не потерял. Он жил и будет жить в России – в Татарстане. В Турцию приезжает как гид на время сезона больших заплывов и обгоревших северян. Ильяс хорошо знает татарский, подучил и близкий ему турецкий, но кухня и погода ему не нравятся:

– В России кухня лучше. И я люблю умеренный климат. Нет, тут я никогда бы не жил.

Ильяс сопровождает россиян от аэропорта до отелей. Рассказывает о порядках и обычаях, о курсе турецкой лиры и особенностях торговли, а также выслушивает недовольство молодых женщин с детьми, которые пытаются подогнать неторопливых водителей автобуса.

– Слушайте, нельзя ли побыстрее? Мы так и на ужин опоздаем. Нас уже все обгоняют – и автобусы, и КамАЗы.

Проголодавшаяся путешественница, конечно, погорячилась: С-400 Турция у России купила, а вот КамАЗов на дорогах не видно. Да и не лучшая это страна для прожорливых машин, так как литр топлива стоит более одного евро. Досталось и Ильясу – пригрозили написать на него куда-то «отклик». Но он не отвечает: фирма требует гасить скандалы, а не вступать в перепалку с туристами. К тому же Ильясу россияне напоминают о доме. Там и бранятся, и жалуются на бедность, однако здесь, в Турции, к концу сезона каждый соотечественник ему все дороже.

Ильяс видел на жарком берегу много выходцев из СССР и  убедился, что чувство дома, Родины, для многих важнее европейских зарплат:

– Мне кажется, все эти люди несчастны. Я их всегда жалею. Они и хвалятся тем, как хорошо живут в Германии или Голландии, а все равно такое ощущение, что они постоянно смотрят в сторону России. Вот когда знаешь, что всегда сможешь вернуться домой, даже через год или два, то не страшно и не тоскливо. А у них все по-другому. Мы потеряли Союз, а они потеряли и Союз, и дом.

Турция стала местом великой ностальгии, хотя местные жители об этом не догадываются. Эта страна после революции временно приютила многих российских подданных. Сейчас средиземноморское побережье тоже принимает сотни тысяч приезжающих из разных государств соотечественников, которые снова размышляют об утраченном, сравнивают, мечтают. Странность лишь в том, что о России мечтают вдали от России.