История царской России, о которой не рассказывают в школе

В русской традиции деловой успех был неотделим от благотворительности, но об этом сейчас мало кто помнит. Многие обеспеченные и успешные подданные Российской Империи строили на собственные деньги школы, больницы, библиотеки. О славных традициях русского меценатства и благотворительности рассказало издание Forbes.

Мария Федоровна Морозова была в растерянности. Ей, купеческой вдове, было объявлено, что она (первая в России!) удостаивается знака отличия за 25 лет безупречной службы в благотворительных заведениях по Ведомству учреждений Императрицы Марии. Морозова никогда не думала, что такое возможно — женщин в империи награждали вообще редко, тем более недворянок, а главное, она служила людям не за звания и награды, а по зову души и сердца.

После смерти мужа Тимофея Саввича в 1889 году Мария Федоровна стала владелицей оставшегося после него огромного состояния. Так было указано в завещании. Морозов не хотел, чтобы его дело дробилось между наследниками — это было чревато бесконечными семейными ссорами и имущественными конфликтами. И Мария Федоровна, имея только домашнее образование, в течение 25 лет твердой рукой управляла огромной торгово-промышленной империей, приумножив состояние с 6 млн рублей до 30 млн рублей. Взрослых сыновей было только двое, но оба оказались неспособными: Савва тратил деньги то на театры, то на революцию, а после застрелился, слабовольный Сергей и вовсе наотрез отказался заниматься мануфактурами, сосредоточившись на Музее кустарных изделий. Пришлось Марии Федоровне самой вникать во все мелочи управления.

Однако, держа в голове огромное количество дел по хозяйству, она одновременно вела колоссальную работу по благотворительности, почитая это своим и человеческим, и религиозным долгом. Важно отметить, что женщины в морозовской династии играли важнейшую роль именно в области социальной ответственности бизнеса. По стопам Марии Федоровны шли более молодые Варвара Алексеевна и Маргарита Кирилловна Морозовы, вышедшие замуж за родственников Тимофея. Они обе тоже рано остались вдовами и приняли на себя управление активами до совершеннолетия сыновей.

Русский собес

Вопреки бытующим представлениям, Россия к 1917 году располагала довольно развитой системой социального обеспечения. Только в Ведомстве учреждений Императрицы Марии, своего рода министерстве социальной защиты того времени, на содержании находилось более 710 000 человек. Ведомство располагало капиталом в 128 млн рублей в ценных бумагах и на счетах в банках. Благотворительные фонды выступали как важные игроки на финансовом рынке. Располагая примерно 115 зданиями по всей России, в том числе доходными домами, ведомство влияло и на рынок недвижимости. Бюджет этого государственного учреждения пополнялся не только из государственной казны, но и за счет частных пожертвований, как денежных (доходивших до нескольких сотен тысяч рублей), так и в форме недвижимости (земля и здания). Ведомство имело монополию на производство и продажу игральных карт, в его пользу собирался специальный налог с увеселительных представлений.

Социальное обеспечение в России изначально шло рука об руку с развитием финансовой системы страны. Еще в конце XVIII века были учреждены ссудные, сохранные и вдовьи казны, после причисленные к Ведомству Императрицы Марии, и приказы общественного призрения. Все они одновременно выполняли роль сберегательных учреждений, чтобы на полученную прибыль содержать многочисленные приюты и прочие заведения. Уже в 1828 году обороты сохранной казны воспитательных домов достигли 354 млн рублей, в приказах к 1862 году находилось, по оценке историка Галины Ульяновой, около 100 млн рублей.

По подсчетам исследовательницы Людмилы Коншиной, в России в начале XX века насчитывалось 11 040 благотворительных учреждений и 19 108 приходских попечительских советов. Маргарита Морозова была попечительницей женской гимназии Хвостовой и входила еще в правление десятка филантропических обществ. Всероссийский съезд деятелей по призрению констатировал, что 75% их средств формировались на основе добровольных пожертвований от частных лиц, а в виде милостыни ежегодно раздавалось не менее 27 млн рублей. У благотворительных учреждений имелись здания и земельные участки на 150 млн рублей. Их работу координировал учрежденный в 1909 году Всероссийский союз учреждений, обществ и деятелей по общественному и частному призрению.

В России широко отмечался День белой ромашки, когда собирали средства на борьбу с туберкулезом (самой опасной болезнью того времени) и распространение о нем медицинских знаний. Деньги для голодающих собирали в День колоса ржи, на детские приюты — в День розового цветка.

Здравоохранение, образование, культура опирались на частную инициативу — от Бахрушинской больницы в Москве до больницы братьев Шихобаловых в Самаре, от Николаевского приюта в Ярославле купца Алексея Трунова до Базановского (по имени золотопромышленника) воспитательного дома в Иркутске, от Третьяковской галереи до Художественного театра. Тульский купец Дмитрий Ваныкин завещал 2 млн рублей управе, на эти деньги были построены больница, библиотека, дом призрения бедных, четыре детских приюта, богадельня, дом трудолюбия, ночлежный дом, а также оказана помощь еще нескольким десяткам обществ и учреждений. Варвара Морозова только в оснащение клиники Московского университета вложила более 500 000 рублей. Она же возвела несколько начальных училищ, даровала крупные суммы Московскому городскому народному университету имени А.Л. Шанявского и Императорскому Московскому техническому училищу (сейчас МГТУ). А Мария Морозова выстроила в Москве Брестский ночлежный дом на 800 мест и Биржу труда.

Без Маргариты Морозовой был немыслим подъем русской философии начала XX века. Она не только принимала участие в судьбе Евгения Трубецкого, но и финансировала деятельность Московского религиозно-философского общества, выпуск журнала «Вопросы философии и психологии» и издательство «Путь». Она же была главным меценатом композитора-новатора Александр Скрябина и вдохновительницей поэта Андрея Белого — и это помимо сотен других артистов, художников, поэтов.

Именные стипендии для студентов богатых завещателей сыграли немалую роль в российской науке. Так, при Военно-медицинской академии в Петербурге была стипендия баронета Вилье, лейб-медика императора Александра I. Как отмечал Викентий Вересаев, «стипендия очень богатая, 60 рублей в месяц (обычный размер студенческой стипендии в то время был 25 рублей)», а средний заработок квалифицированного рабочего составлял 35 рублей. Мария Морозова учреждала стипендии в гимназиях и училищах, оплачивала обучение и стажировки инженеров за границей.

Упомянутые дома трудолюбия были аналогом английских работных домов. Однако если в Англии они финансировались за счет местных налогов, то в России, получив широчайшее распространение, содержались сугубо за счет предпринимателей — купцов Рукавишниковых, Горбовых и многих других. Священник Иоанн Кронштадтский попечительствовал над одним из самых известных таких домов.

С домами трудолюбия часто соседствовали дома трезвости, финансируемые получившими широчайшее распространение обществами трезвости. Общества организовывали религиозно настроенные предприниматели, часто старообрядцы (все женщины Морозовых принадлежали именно к староверам). При этих домах открывались чайные-читальни, где недорого продавали еду и напитки (за исключением спиртных) и раздавали духовную литературу. Подобные заведения ориентировались на самоокупаемость.

Нечего и говорить, что строительство храмов шло в основном за счет благотворительных сборов. К 1917 году в России имелось 78 000 только православных церквей и 1250 монастырей. Возведение их с учетом производства и доставки стройматериалов и художественного оформления давало работу сотням тысяч человек. После 1905 года активно начали строить свои храмы богатые купцы-старообрядцы — достаточно вспомнить храм-колокольню высотой 80 м на Рогожском кладбище. Мария Морозова финансировала строительство огромного общежития при православной Марфо-Мариинской обители. Не отставали мусульмане и иудеи, причем последние могли теперь строить синагоги и за чертой оседлости. В Санкт-Петербурге был даже возведен огромный буддийский храм, его строительство финансировали зажиточные буряты и калмыки.

Танцы и деньги

Николай Некрасов в поэме «Современники» дал понять, что его раздражало своей назойливостью — благотворительность в высшем свете, перемешенная с развлечениями. Но балы и маскарады никогда не были только способом проведения досуга. Они выполняли важную социальную роль по аккумулированию средств на богоугодные дела. Сперва аристократия, а вслед за ней и нарождавшаяся буржуазия рассматривали собственные увеселения через призму обязанностей и долга перед «малыми сими». Дабы заглушить в себе угрызения совести и купировать возможные упреки, они считали необходимым совмещать веселое времяпровождение с богоугодной деятельностью.

Балы в России имели свою градацию: придворные, великосветские, которые давали аристократические семьи обеих столиц, общественные и семейные. Посещение придворных балов было прямой обязанностью высших чинов государства и членов их семей. Самая непринужденная атмосфера царила на балах общественных, устраиваемых в местных дворянских собраниях, клубах, а также семейных. Именно здесь чаще всего проводили благотворительные мероприятия в самой разной форме — от базаров в чью-либо пользу до лотерей. Иногда бал мог быть объявлен чисто благотворительным, и тогда посетители покупали входные билеты и/или оставляли свои пожертвования при входе. В зале собрания расставляли красиво оформленные киоски, прилавки, за которыми дамы продавали изделия ручной работы, напитки, угощения.

Однако балы проходили не просто в любой момент по желанию устроителей. Историк Ольга Захарова отмечает, что «публичные балы с лотереями, базарами, аукционами давались благотворительными обществами и заведениями с разрешения правительства и допускались в дни, согласованные с Дирекцией Императорских театров. Каждое благотворительное общество могло дать только один публичный бал в год. Публичные балы для детей и публичные праздники с благотворительной продажей допускались с разрешения правительства в те же самые периоды, как и балы с лотереями, и не более одного раза в год».

Власть, таким образом, хотела держать под своим контролем любую общественную самодеятельность. Это обстоятельство, страх перед неуправляемой инициативой, несомненно, сдерживал развитие благотворительности, но следует иметь в виду, что в провинции контролировать организацию увеселений было сложнее, особенно на уровне семейных развлечений. Губернаторы через своих жен сами были активно вовлечены в разного рода подобные мероприятия, поскольку любая губернаторша хотела предстать в образе главной губернской благотворительницы и попечительницы богоугодных дел. Об обороте средств на благотворительность свидетельствуют следующие данные. Почти в то самое время, когда Некрасов писал своих «Современников», состоялся благотворительный бал в пользу «семейств убитых и раненных на войне» (Русско-турецкой). Расходы на мероприятие составили 12 474 рубля 91 копейку, а доход — 41 790 рублей 15 копеек. Торговля на нем шла в четырех ларьках, и его посетило, как отмечает Захарова, около 5000 человек. Специально из Парижа были завезены живые цветы — «изюминка» бальной распродажи.

Менее чем через год в Мариинском дворце состоялся бал в пользу Николаевской детской больницы. Сбор составил более 5000 рублей, причем все покупки шли также преимущественно в чью-то пользу — раненых солдат, детей-сирот и т. д. Оба бала посетила императрица.

На самом знаменитом балу за все время правления Николая II, состоявшемся в феврале 1903 года, на котором все гости были в дорогостоящих русских национальных костюмах, участников маскарада фотографировали и затем продавали шикарно оформленные альбомы со снимками, выручка от которых шла на благотворительность. Надо отметить, что объектом благотворительности становились не только низы общества или пострадавшие от природных катаклизмов — неурожаев, наводнений и т. д., но и, например, различные научно-популяризаторские и просветительские общества.

Изначально в купеческих семьях, особенно старообрядческих, к балам относились неодобрительно как к суетной, мирской, аристократической забаве. Но жизнь брала свое, Маргарита Морозова уже в 90-е годы XIX века задавала балы на 200 человек, совмещая их с богоугодными делами.

Счастливый билет

Лотереи появились в Западной Европе в XV веке и быстро завоевали популярность как развлечение и способ получения дохода. Однако они были сопряжены с таким количеством злоупотреблений, что постепенно правительства начали запрещать их, оставляя лишь как способ сбора средств в благотворительных целях.

В России власть, исходя из западного опыта, изначально встретила в штыки идею лотерей. Когда один итальянец предложил открыть лотерею в России, Екатерина II наложила резолюцию: «Слава Богу, мы не в таком положении, чтобы, для умножения дохода казны нашей несколькими стами тысяч рублей, мы имели нужду народу давать поощрение к большему мотовству и повод ко всем порокам, из того проистекающим, и для того откажите италианским проекторам». Правда, правительство в 1760 году попыталось открыть благотворительную лотерею в пользу раненых солдат, но через четыре года императрица повелела ее закрыть, поскольку та «обратилась еще в существительный публике убыток». Коррупция разъела благородный замысел.

Как исключение лотереи были разрешены только для сбора средств на богоугодные нужды, но всякий раз для этого требовалось разрешение начальства. Сумма сборов жестко ограничивалась — сперва 1000 рублей, затем 1500 рублей, с 1875-го закон разрешил поднять сумму до 50 000 рублей, но не чаще одного раза в год. Как и в случае с благотворительными балами, правительство придирчиво отслеживало ситуацию, опасаясь как незаконного обогащения устроителей и всевозможных махинаций, так и сбора денег на неугодные цели. Также власть боялась испортить народные нравы легким обогащением и азартной игрой. Лотереи-аллегри устраивались только на общественных гуляньях, куда вход был по билетам ценою не меньше рубля.

Впрочем, власть поступала гибко. Во время неурожая 1891–1892 годов два раза проводилась «государственная классовая лотерея», каждая на сумму 6 млн рублей, по пяти рублей за билет, который состоял из пяти купонов по 1 рублю (купить их можно было по отдельности): 1,2 млн рублей шло на выплату выигрышей, а 4,8 млн — в пользу голодающих.

Именно благодаря благотворительной лотерее обрел свободу поэт Тарас Шевченко. Помещик заломил за выкуп своего крепостного огромную сумму — 2500 рублей. Чтобы собрать деньги, художник Карл Брюллов нарисовал портрет поэта Василия Жуковского и разыграл его в лотерею, устроенную с помощью композитора-дилетанта и влиятельного придворного графа Михаила Виельгорского. К началу XX века благотворительные лотереи стали неотъемлемой частью жизни среднего класса в России.

Близкими по содержанию к лотерее были благотворительные базары, проводившиеся, например, на тех же балах. В крупном торговом городе, таком как Одесса, благотворительный базар мог собрать до 60 000 рублей. Обычно их курировали члены императорской семьи женского пола, для которых участие в благотворительном базаре было своего рода обязательством. В 1910 году великая французская актриса Сара Бернар, гастролировавшая в Санкт-Петербурге, приняла участие в базаре, устроенном императрицей Александрой Федоровной.

Морозовские женщины широко участвовали во всех благотворительных инициативах. Так получилось, что во втором-третьем поколении их династии у мужчин начиналось вырождение. И женщины, приходившие из других семей (Симоновых, Хлудовых, Мамонтовых), брались за дело. В русской традиции деловой успех был неотделим от благотворительности. И потому на этом поприще женские имена запомнились. Мария, Варвара и Маргарита Морозовы стали образчиком благотворительности для отечественного предпринимательства. Служение людям было вовсе не пустым звуком, а нормой для подавляющего большинства капиталистов.