Гоголь, толстые и славяне: еще недавно брянцы братались с украинцами

Еще недавно брянцы братались не только с белорусами, но и украинцами на Славянском поле. Теперь самое время вспомнить, как это было чуть более десяти лет назад. Чтобы осознать утраченное народами и что-то изменить сегодня.

От этой точки куда ни поверни – все хорошо. Налево пойдешь – в украинские земли забредешь, направо двинешь – белорусский Гомель не за горами, обратно поедешь – русского Брянска через три сотни верст достигнешь. Три сестры сошлись с одном месте, один петух кричит на три государства. Сюда, как птицы весной,  слетаются восточные славяне, чтобы вспомнить свое родство, в знак которого поставили больше тридцати лет назад Монумент Единства.  И каждый год на это поле, где поблизости нет ни одной деревеньки, собираются тысяч 20-30 славян, говорящих разноязыко, но понятно.

Но праздник начинается с майора Кашликова, а закончится лейтенантом. Майор и другие сотрудники Брянской ДПС за две с лишним версты грудью становятся на пути русских:

«Не положено. Устное указание начальника управления! Ставьте машину вот туда», – показывает в бескрайние поля.

Народ спешивается и  долго бредет  к месту своего будущего веселья перелесками. За первый кордон могут проезжать только те, у которых специальный пропуск. Все счастливчики почему-то упитанные и несутся на казенных машинах,  пугая пешую колонну, занявшую одну полосу дороги. Безопасность! Припоздавший полковник ФСБ, которого неразумные тормознули, тут же звонит куда надо, и ему выдают пропуск. Пограничники, стоящие через двадцать метров от сотрудников ДПС, возмущаются:

«Они что там, торгуют пропусками!»

Второй, третий, пятый кордон – и вот  уже виден Монумент. Даже упитанных в конце концов заставляют свернуть в перелесок. Но самые жирные доезжают до места, где сомкнулись границы России, Белоруссии, Украины.

До государственных речей еще далеко, да и не будут они столь важными, как в 2004 году, когда на Славянское поле приезжали президенты трех государств. Народ растекается по улицам новосотворенного города, где  рекламными бока палаток перемежаются с тростниковыми шалашами-куренями украинцев, кузницей,  в которой меха раздувает Вакула, мастеровой слободкой белорусов, чьи золотистые липовые аисты  покачиваются ветром.  Над всем тем −  плотный шашлычный дым, который с чего-то вдруг полюбился славянам, ритмический гром узнаваемых  эстрадных песен и народные мелодии, заставляющие толпу притопывать и подпевать. Явилась тройка нечистой силы. Кривляются, пляшут как умеют, смешат публику. Не из гоголевских мест – и брянского города Стародуба, жители которого давным-давно были преданы анафеме за распутство. Теперь в этом городе правят православные казаки, нечистой силе тут делать нечего. 

Казаки выстроили шеренгой, не только русские – запорожские, белорусские. Нам, твердят, делить нечего. Войско каждое лето собирается на Славянском поле. Читают вместе с батюшкой «Отче наш», а потом идут в огромную брезентовую палатку, чтобы за единое Отечество по рюмке опрокинуть. У черниговского кошевого Деснянской флотилии Николая Нерослика три белотелые плети в руках. «Это простые, без пули». Пуля вплетается в хвост  и может превратиться в орудие, в нагайку. А троим губернаторам – брянскому, черниговскому и гомельскому – вручат обычные плети. 

«Пущай чиновников своих почаще стегают. Если походить ею  по спине, неделю на пузе спать будешь», – лукаво улыбается сквозь усы облаченный в  синие штаны с красными лампасами Валерий Котов из русского Трубчевска.

Наконец брянский губернатор появляется со своей свитой. Свита подобострастна,  толстых хоть сейчас пори плетью, чтобы в другой раз не жгли казенный бензин, а добирались к полю на личным машинах, но казаки сегодня добры и кричат свое «любо!» Встрепенувшуюся толпу понесло водоворотом, давка никого не щадит, смолкли  дудки  брянской «Ватаги». «Нет, я так не могу работать», – музыкант в русской рубахе опускает свирель.

Два синеньких биотуалета соседствуют с костерком, на которым жарит шашлык кругломордый мужичок из «Брянскспиртпрома». В одну из кабинок юркнул милиционер. Другой славянин, но уже без погон, тоже пытается открыть заветную синюю дверцу. Спиртпромовец становится грудью: «Не работает. Милиционер? Так то свой. Ребята, ну поймите, это туалет для губернатора. А вы туда идите, там в поле для вас». 

Но истинно гоголевский сюжет – возле куреней.

– Николай Васильевич, можно с вами сфотографироваться? 

Стародубские черти обходят нынче Гоголя стороной. Великий автор без трепета обнимает охочую до снимков даму, монументально улыбается. Спрашиваю, почему волос его чернее смоли, ведь Гоголь на самом деле был светловолос и ростом не высок. Да вот такой только парик оказался под рукой. Зато кто представляет классика! Сами нежинцы! В этом черниговском городе, который произвел знаменитостей больше, чем Киев,  сохранилась не только гимназия «вищих наук», где учился Гоголь, но даже «будинок з привидами».

– А в обиходе на какой мове разговариваете?

– А на всякой. Приезжайте к нам на Покровскую ярмарку, все покажем.

Музейный работник Лилия Руденко соблазняет россыпью открыток «Легенды Нежина». Легенды стоят всего  семь гривен. Не самый дорогой товар на славянском фестивале. Банки тут же обменяют рубли на гривны и обратно. Даже на пожарную машину хватит. Оказывается, этот красный  товар приехал  из города Ладан. А представляет его главный инженер «державного придприемства» Виктор Постол. Он печалится о тех временах, когда треть переоборудованных «ЗИЛов» уходила обратно в Россию, а нынче Прилукский завод только-только дышать начинает. Купите хоть маленькую пожарную машину, в которую превращена обычная «Газель» — всего-то за миллион с четвертью рублей. Стало быть, тоже трудно живет украинский труженик? Поправив соломенную шляпу, пригладив усы, черниговский исполнитель задушевных украинских песен Владимир, озорно оглядывается: «Нихто не слухае? А як в курятнике живем. Яку курицу петух поймае, ту и…» Красные шаровары Владимира  староваты, зато расшитая сорочка свежа и бела. Потому что сам стирает. Да и в старых шароварах он так споет на все  поле, что затомятся славянские  души.

То заморосит, то ветер остервенеет, то солнышко посмотрит, что делается внизу.  В лужу-озерцо, которое у подножия кургана с украинской стороны , плюхаются перепившие мужики. На берегу  озерца  стоят пушки. Жерла направлены почему-то в сторону Монумента Дружбы. Тут же вырезанные из досок  три лошади, которые перекрестили  шеи.  Украинские милиционеры, облепившие машину, тоже не могут пояснить, что означает фигура – то ли союз, то ли  тяжкую долю народов. Службистам скучновато без работы. Никто не смутьянит, смирны рассыпавшиеся по болотистому лугу нетрезвые жертвы славянского праздника. Часа в три пополудни, когда еще не все песни спеты, не все братания завершены и не вся  горилка употреблена, по трем лучам потянулись тьмы народа. «Ничего интереснее в своей жизни не видела», — устало восторгается сельская библиотекарша, которая встала сегодня в три утра и проехала  больше четырехсот верст до Славянского поля. 

На обратном пути в поселке со страшным названием Мамай  из будки ДПС наперерез бежит лейтенант.

«Погуляли? Работали? А кем работаете? А зарплата большая?.. Ну, вы ж сами видели, как там напиваются, вот и останавливаю. Нет, с чиновниками другая история, у них же водители».

Откуда-то снова слышатся украинские слова — с дичинкой, но  понятные, всплывают обрывки песен –  то ли белорусских, то ли русских, то ли  прамелодий неразделенного еще племени. Мы все – со Славянского Поля.