Актеры брянского театра сыграли чемпионат мира по «Ревизору»

Постановка «Ревизора» на сцене Брянского драматического театра удачей не стала.

Удача подразумевает везение и случайность.

Брянский «Ревизор» – не удача, а спектакль-закономерность. Постановка, которая не зависит от случайностей. Которая не может зависеть от случайностей, потому что за ней и в ней – большой труд актеров и режиссеров.

Это была не премьера, но настроение-то предновогоднее, располагающее к вдохновению. И к тому же «сборная» актеров уже набрала форму с октября, когда и прошла премьера «Ревизора».

Театр неуместно сравнивать со спортом, но именно поэтому его хочется сравнить не просто со спортом – с чемпионатом мира, в котором российские хоккеисты победили. Так выкладываться на сцене могут мастера, которые знают цену труду – и своему, и труду партнеров, которых нельзя подвести, потому что это будет нечестно. Зрелищные передачи чувств, слов, жестов – это то, чем щедро одарили брянские артисты своих зрителей. И если кто-то пришел на спектакль в воскресенье, 16 декабря, с сомнением, то выходил благодарным и очарованным, выходил в состоянии воодушевления, до которого, впрочем, пришлось вместе с актерами продираться сквозь щадящие тернии.

Тернии – это первые ноты, первые аккорды, которые должны настроить зрителя, привести его в то состояние, когда сопротивление искусству невозможно и бессмысленно: больше потеряешь, чем приобретешь. В брянском «Ревизоре» эти аккорды начинаются воображаемым скрипом лопаты, которой дворник убирает снег. Точнее, скребет по сцене, когда свет в зале еще не погас. Убирайтесь, собирайтесь, рассаживайтесь, наконец, по своим «плюшевым» сиденьям.

На удивление много молодежи. Чего ждут? О Гоголе вообще слышали? Знают, что он любил дорогу, тосковал по дороге, жить без нее не мог? Знают, что предмет нынешнего поклонения, точнее, обихода – английский язык – называл птичьим? Ведают, что странные фамилии – Земляника, Бобчинские-Добчинские – отголоски Малороссии, Полтавы, до которой от Брянска рукой подать? Помнят, что у Гоголя был некоторый опыт чиновничьей службы, который позволил понять, чем дышат «кувшинные рыла»?

Первые аккорды постановки важны. Они – приглашение в поэтику того зрелища, в которое надо поверить. Они в любом случае не могут не вызывать некоторое отторжение, потому что поверить сразу в происходящее на сцене могут только дети. Но здесь, в зале, вокруг взрослые люди. Которым с первых же минут надо поверить в то, что придурковатые чиновники уездного города могут быть придурковатыми и доверчивыми до полной инфантильности. Тут, собственно, никуда не деться, потому что Гоголь – основной режиссер. Почти двести лет уже в этой главной роли.

Доверие к тому, что происходит на сцене, возникает с той же чарующей незаметностью, с какой гаснет в театральном зале свет.

Конечно, не всем заметен диссонанс спектакля, который можно назвать основным. Не замечается он потому, что общая гармония спектакля скрывает такие диссонансы. Между тем он есть. И он заключается в том, что актеры с разной степенью достоверности, преподносят своих героев. Либо отступают от естества психологии, либо стараются следовать ему, насколько позволяют почти фантастические обстоятельства комедии. Именно то, что некоторые актеры прибегали к фарсу в отдельных сценах, и диссонировало иногда с образом городничего. Его, с мужицкими повадками, играл Иосиф Камышев. Прирожденный городничий, даже светлые панталоны сидят на нем как родные, не говоря уже о ботфортах и о походке проницательного сатрапа, который и купцов-то за донос будет казнить с пощадой.

Он-то, городничий-Камышев, в спектакле как раз был почти мерилом достоверности. Фарс лишь легкими тенями проскальзывал в иных сценах и репликах. Да, фарс может вызвать смех, но смех легкомыслия. Заставить смеяться с помощью талантливого слова или жеста – это уже мастерство. Не переборщить при этом. Хлестаков вдруг начинает в стиле рэп читать стихотворение Пушкина, характерные жесты «снегоуборщик» начинают повторять другие актеры, и едва зал отвечает взрывом смеха, как тут же рэп прекращается. Очень вовремя прекращается – так, чтобы вместе со смехом возникло и хорошее недоумение: ничего не перепутали? Действительно рэп? Была или не была сия мимолетность? Если именно такое творческое недоумение у зрителя возникает как недосказанность его собственного чувства, тогда становится понятно, что режиссер точно угадал ту грань, где фарс может перерасти в пошлость. И актер тоже помнит об этом. Пас опять получился довольно точный.

К антракту возникает ощущение, что если бы актеров, ваявших образы в «Ревизоре», сравнили со «звездами» Голливуда, то это было бы унижением для брянских артистов, утонченность которых заметна даже в грубых движениях. Три часа вдохновленной игры без пощады к себе, до седьмого творческого пота, с проникновением в психологию чиновников живших за двести лет до того, как над ними снова и снова смеются, которым сочувствуют. Игра без дублей и без права на заметную ошибку. Мелкие – не в счет, ибо живая игра – не пленка и не цифра. Режиссер Борис Ярыш и художник-постановшик Александр Дубровин должны быть довольны тем, что увидели на сцене. Редкие музыкальные вставки по воле Виктора Норейко иногда создавали бесплотный образ еще одного актера, если не самого страстного, то самого непосредственного и звучного. Особенно удивительно было вступление, в котором угадывался звон колокольчиков приближающейся тройки, тревожный и манящий, влекущий к тому самому уморительному абсурду, который создатели спектакля и старались показать.

Чарующего абсурда было много. Даже Хлестакова было очень много. Сначала актер Андрей Савченков, который ухитрился показать подготовку хорошего гимнаста, делающего сальто в круговерти взбаламученной провинциальной жизни, предстает в роли трусливого оболтуса, потом блистательно врет, а потом наглеет и даже сам смеется над «дурачьем». И вроде бы третий Хлестаков не может вырасти из второго, а второй – из первого, но грани переходов стесаны, и зритель не ранит о них свое здравомыслие, когда ему предлагают поверить сразу в трех Хлестаковых. И если кто-то все же не поверит – горе ему. В том смысле, что упустил случай сам себя обмануть и насладиться веселой фантасмагорией. Зрители тоже остаются разными, даже если объединены на три часа общей атмосферой представления. Но и тем, и другим, и третьим все равно не дадут скучать. Если не реплика смешная – то слово, если не слово – то жест. Земляника (Вениамин Прохоров), который так и пробегал все три часа смешной трусцой американского профессора по сцене, вдруг, как на танцполе, начинает вращаться винтом в своих клетчатых штанах. Ему вторят, зал опять в восторге. И снова все резко обрывается – чтобы не возникло ощущение пошлости, чтобы мимолетность удивляла: был или не был этот странный танец чиновников? Равно как делал или не делал гимнастический уголок Хлестаков, ухватившийся за верх обрезанной колонны. Нет, и совсем уж хулиганистые решения режиссера прошли бы, как это было с тем же Хлестаковым, который пьяной рукой проводит по груди Марьи Антоновны, но постановщики понимают, что такие приемы рассчитаны на потеху далеко не каждого зрителя. Да и нет нужды цепляться за них, когда есть гениальная пьеса и мастерство актеров – Владимира Мусатова, Юрия Киселева, Леонида Гоя, Алексея Дегтярева, Светланы Сыряной, Олеси Македонской,  Михаила Кривоносова, Александра Кулькина и других.

Огрехи? Тоже были на все вкусы. Но если не расчленять ткань представления на сцены, сценки и молекулы, если не заглушать в себе способность видеть за деревьями лес, если не цепляться и не придираться к каждому неудачному жесту и вгляду актеров, если не заниматься только разгадками режиссерских загадок, понимая, что это простейшая из игр искусства, – то чувство зрительской благодарности к исходу третьего часа будет неминуемым. Это и есть главная заслуга сценического ансамбля.

С последними словами городничего зал встал. Над собой смеялись? Этого менее всего каждый хотел допустить. Несколько шагов до занавеса – спасительная дистанция, позволяющая пощадить себя, не попасть в круг гоголевских героев. А вместе с тем волна грозного камышевского рычания в финале все же прошла по залу, затронув каждого.

Первое заседание суда прошло. Что день грядущий нам готовит?

Фото: «Брянские новости»