Размышления о нацизме

Что такое фашизм? В одном из своих романов Юлиан Семенов написал: «Когда нравится смотреть на страдания − или даже просто неудобства другого человека − это и есть фашизм… Но для вас, хорошо образованного, я уточню: это и есть настоящий национал-социализм…». Как показывают опубликованные недавно источники, именно смакование чужого страдания – одна из главных составляющих эмоционального фона фашизма. Британский журналист В. Хант, недавно собравший воспоминания (правда, только с одной стороны) о «курляндском котле», написал: «Возможно, нацисты предложили способ выплеснуть присущий некоторым природный садизм и дали возможность вести себя жестоко и бесчеловечно» . Ему же вторит М. Празан в своем документальном фильме «Айнзатцгруппы. Эскадроны смерти», когда показывает, что эти эсэсовские спецгруппы сами проводили массовые убийства и тем самым формировали чувство безнаказанности по отношению к «чужим» у местных националистов, толкая их к таким же преступлениям в еще бо́льшем масштабе.

Как такое стало возможным? Нацизм неслучайно называют «зверем из бездны». Но при этом зачастую эту бездну ограничивают консерватизмом. Между тем, это неверно. Нацизм объединил в себе целый ряд идей и духовных практик, ряд из которых он переиначил. Они широко распространились в годы Первой мировой войны. Ведь, если вспомнить, Рождество 1914 г. на франко-германском фронте проходило под знаком братания. Но уже через год об этом и подумать было невозможно. Конечно, военная пропаганда сделала все возможное, чтобы разобщить два народа и представить их смертельными противниками, хотя всю войну солдаты по обе стороны линии фронта вместе пели «Лили Марлен». И эта общность солдатской судьбы была каждому бойцу ближе и понятнее каждому, чем далекие религиозные догмы. Ведь христиане с одной стороны убивали христиан с другой стороны, отличавшихся от них только военной униформой и национальностью. Таким образом, религия потеряла наднациональный характер. Говоря шире, монотеизм «перестал работать», когда лишь случай решал, попадет ли в эту траншею снаряд, или нет. Неверие в идеалы христианства, которое не могло объяснить войну с религиозной точки зрения, распространение неоязыческих культов и спиритуализма, ранее характерных лишь для узкого круга городских интеллектуалов, в годы Первой мировой войны широко распространилось.

И не только на фронте: вспомним свастики на касках немецких солдат, банкнотах российского Временного правительства и – оставленных Александрой Федоровной – на стенах Ипатьевского дома, последнего прибежища Романовых. «Заклинание от смерти», чтобы хоть как-то свыкнуться с массовой гибелью и подбодрить идущих в атаку, вылилось в обильное использование символов и атрибутов смерти. Череп с перекрещенными костями перестал восприниматься как христианский символ («голова Адама»), а ассоциировался теперь с бесстрашием прусских гусар времен наполеоновских войн. Вскоре этот же символ перекочует на места кокард в эсэсовских головных уборах, а ведь заподозрить «охранные отряды» нацистской партии в излишней (христианской) религиозности сложно. Здесь они, скорее, заставляли смириться видевших эти «кокарды» со своей участью от рук их носителей.

Как же стала возможной откровенно садистские учение и политическая практика фашизма? Безусловно, чувство национального превосходства (одна из главных примет любой разновидности фашизма) – это обратный экстремум от пика национального унижения. Для Италии и Германии таким унижением был отказ от имперской мечты под давлением внешних сил. В Веймарской республике это усиливалось ликвидацией мощных вооруженных сил (бывшие военнослужащие стали основой незаконных полувоенных праворадикальных формирований – фрайкоров и СА), шельмование Германии на внешнеполитической арене под лозунгом Клемансо «боши ответят за всё!» и трудные социально-экономические условия, вызванные контрибуцией в пользу Антанты. Последняя позволяла себе такие откровенные бесчинства над поверженным врагом, как, например, франко-бельгийская оккупация гордости всех немцев – Саарского промышленно-добывающего бассейна. Поэтому социал-демократические кабинеты первой немецкой демократической республики, стремившиеся к англо-французскому политическому идеалу, не имели широкой массовой поддержки. Поэтому всё сильнее распространялись идеи о правящих либеральных кабинетах как «ноябрьских преступниках», устроивших революцию, чтобы захватить власть и заключить мир с Антантой накануне, якобы, неизбежной победы немецкого оружия. Никакие рациональные доводы не могли перебить этот стереотип. Он пестовался демобилизованными военнослужащими, которые теперь нашли нового врага – немецких коммунистов, которым (после краха Баварской Советской Республики) приписывались новые заговоры с целью развязать и в Германии кровавую гражданскую войну.

Стоит ли говорить, на чьей стороне были симпатии и рядовых немцев, и госсужащих, и судей, сохранивших в республике свои посты? Не этим ли объясняется давно замеченный перекос: в 1918 – 1922 гг. левые экстремисты совершили 2 политических убийства, и все виновные в них были жестоко наказаны (10 человек казнены), а правые радикалы за тот же период совершили 354 политических убийства, и только один виновный был сурово наказан? Местное чиновничество, оставшееся без контроля со стороны вечно интригующей высшей власти, творило свою политику .

Идейно нацизм не был оригинален. Он прямо заимствовал мысли о расовом превосходстве у Х.С. Чемберлена, П. де Лагарда  и Редьярда Киплинга. Таковым было идеологическое наследние блестящей викторианской эпохи, основанной на нещадном ограблении европейцами азиатских народов. Империализм и есть еще одна характерная для британских, немецких, итальянских и русских фашистов черта. С другой стороны, во внутренней политике, фашизм – это глубокое недовольство либерализмом, в котором уже не государство или государь, а предприниматель – первое и главное действующее лицо. Лидерам немецкой интеллектуальной жизни не по душе сама мысль, что главный смысл будущего – «счастливое облапошивание одних народов другими». В этом для них – конец истории, эпоха бездушной цивилизации и закат Европы*. Единственная альтернатива этому – Третий рейх, выстроенный в «прусском духе»: авторитарное государство с сильными войсками, авторитетное на международной арене, опирающееся на идею служения.

Как видим, «ингредиенты» фашизма в массе своей не уникальны. Они присущи европейской культуре и общественно-политической мысли второй половины XIX – начала XX веков в целом и обострились с крахом монархических империй, резкой сменой патриархального уклада государственности и общественных отношений на капиталистический, а также неудовлетворенностью своим внешнеполитическим положением (не только как бывшей империи, но – особенно для немцев – как разделенного народа, национального меньшинства в новых, постверсальских государствах). 

При этом фашизм мог мимикрировать и приспосабливаться к политическим традициям той или иной страны, отдавая формальное верховенство правящей династии (итальянский пример) или же лично заняв верховное положение (фюрера, каудильо, «национального лидера»). Фашизм занимал различную позицию и по религиозному вопросу: от сотрудничества (Национальная фашистская партия Муссолини или «Аксьон франсез» Ш. Морраса) до будирования внутренних усобиц в различных конфессиях с целью их самодискредитации (гитлеровский нацизм). Главным при этом (наряду с обозначенными ранее признаками) остаются поиски внешнего врага, ответственного за все экономические, социальные и моральные беды настоящего времени (по сути – переходного периода между различными политико-экономическими формациями), апелляция к массе, концепция «третьего пути» (корпоративности) в экономике и общественной жизни, антидемократизм и антикоммунизм, террор (как индивидуальный, так и массовый – против представителей отдельных учений или целых народов) как главный инструмент политической борьбы на внутриполитической и внешнеполитической арене – и все это одновременно. Еще одной общей чертой фашистских режимов было построение мононациональных, этнократических диктатур. Поэтому, например, несмотря на десятилетия своей германофобии, «Аксьон франсез» стало опорой Вишистского режима, даже формально не соответствовавшего выделенному нами «имперскому признаку» фашизма.

Свободно ли современное российское общество от вируса фашизма? Чтобы ответить на него, потомкам победителей 1945-го необходимо обладать ясным взглядом и гражданским мужеством. Да, 1990-е годы с разгулом откровенно фашистских движений, возникших в ответ на падение идеологии интернационализма и всплеска насилия к русским в бывших национальных республиках СССР (хотя некоторые листовки РНЕ призывали к единению русских, белорусов и украинцев). Сейчас националисты (за исключением дежурных жупелов) вытеснены из медийной среды, но переболело ли наше общество идеей национального превосходства?

В последний день октября 2017 г., выбрасывая утром мусор, я обнаружил возле мусорного контейнера эту книгу (иллюстрация). Как такие сильные антифашистские произведения могли оказаться на свалке (в прямом смысле)? Утрачена вера в былые идеалы, которых до конца и не познали (книга до сих пор скрипит нераскрывавшейся обложкой)? Или утрачено мужество сердец? Или не хочется портить свой счастливый мирок чужими страданиями? Или хватает своих страданий и хочется забыться в мире грез? Или тогда, в 1987 году эта книга покупалась (за три рубля) из «стадного инстинкта», чтобы украсить книжную полку? Или она должна была стать опорой, но не стала ею в «лихие 90-е», когда социализм потерпел крах?

Тогда и сейчас Левая идея – единственно твердая, ибо направлена была не в свою личную выгоду, а на всеобщее благо – дискредитирована высокопоставленными предателями и псевдоучеными, рассуждающими о «пломбированном вагоне Ленина», обсмеяна клоунами-монархистами и забыта. Возможно ли, что общество, разобщенное и больное социал-дарвинизмом, насаждаемым образом жизни «светских львиц», примет фашизм? Ведь фашизм – это радикальная форма диктатуры Капитала (со всей очевидностью это демонстрирует майданутая Украина), которая не нацелена на повышение благосостояния масс. Все социалистические лозунги нацизма – это ложь и мимикрия. Надеюсь, что украинский национализм даст нам эту прививку антифашизма кровью убитых мирных жителей Донбасса.

Хотя, объективно говоря, антифашизм сейчас не в моде. В моде – короткие стрижки, не маскирующие своего названия – «Гитлерюгенд» . В моде – безграмотные квазипатриотические поделки стилистов, берущих первые попавшиеся картинки . В моде – подлость, малодушие, цинизм, социал-дарвинизм и «календарная память». 

Фашизм действительно был зверем из бездны объективных проблем, с которыми столкнулось европейское общество на рубеже XIX и XX столетий. Эти проблемы в Европе периода «холодной войны» были «замаскированы» финансовой стабильностью, но не были не изжиты. Они живут до сих пор и обостряются новыми (миграцией, международным терроризмом и пр.) противоречиями. Не поэтому ли Юлиан Семенов любил повторять, что фашизм невероятно живуч, а Юлиус Фучик предостерегал: «Люди, будьте бдительны!»? 

Дмитрий Суржик,

кандидат исторических наук