Газета рассказала о судьбе брянского разведчика

Взрыва мины он не слышал. Только почувствовал, как какая-то неестественная сила подхватила его и с размаху подбросила вверх. Товарищи, с которыми он шёл в разведку, бережно подняли его и под огнём немецких пулемётов на плащ-палатке доставили в расположение части.

− Вряд ли выживет ваш старший сержант, − осмотрев раны, ответил на немой вопрос разведчиков военврач. − Много не гарантирую, но часов пять, наверное, протянет. Так в 1943 году окончилась война для старшего сержанта отдельной мотострелковой роты разведчиков Павла Петровича Харина. А произошло это под городом Жиздрой.

В народе говорят, что человеку свойственно ошибаться. Ошибся на этот раз и военный врач. Богатырская сила разведчика, его возраст, в то время Павлу исполнился 21 год, взяли верх. Более 120 часов, не приходя в сознание, боролся его организм со смертью. А когда вырвался из её когтистых лап, только и спросил: «Что с «языком»? Цел ли фашист?»

− Ну, сержант, − подошёл к нему врач, − теперь у тебя два дня рождения. Как-никак с того света вернулся. И ещё. Только выслушай, не торопись. Вижу, что молодой, но помочь ничем не могу. Пойми, браток, ногу необходимо срочно ампутировать. Во второй раз не выживешь. Решайся. И чем быстрей ты это сделаешь, тем будет лучше для тебя.

Что мог ответить на это бывалый воин, солдат, познавший радость побед, горечь поражений, потерь? «Согласен», − только и прошептал прикушенными до крови губами. А глаза, полные слёз, просили: «А может не надо. А вдруг пронесёт? Вдруг опять ошибка?» Но на сей раз военврач был прав. Гангрена делала своё разрушительное дело. Делала это очень стремительно. И для спасения солдатской жизни оставалось только одно… Он не помнил, сколько времени шла операция. Очнувшись от наркоза, почувствовал какое-то неприятное, щекочущее ощущение. Нога не болела. Собрав все силы, он протянул к ней руку и тут же отдёрнул, почувствовав пустоту под одеялом.

– Ну что же ты, сержант, − старался успокоить его сосед по палате. − Крепись и старайся думать об одном, что жив, что тебя ждут дома. Каким бы ты ни вернулся, пойми же, тебя ждут. В тылу нам и таким работа найдётся. Бабам, пацанам, думаешь, там легко без нас, мужиков?

За окном бушевала весна 1944 года. Цвели сады. Запах черёмухи пьянил, возбуждая какие-то непонятные чувства. По утрам шальные соловьи не давали покоя, заставляя на несколько минут забыть то, о чём солдат не мыслил даже в страшном сне. О чём никогда не задумывался, сходясь с фашистами в рукопашном бою. Или, взяв «языка», выходил из таких переделок, что даже потом, вернувшись в расположение части и приняв положенные сто граммов, не мог долго унять дрожь во всём теле. Сейчас, когда дело шло к выписке, он робел. Он не мог смириться с тем, что отчаюга и храбрец Пашка Харин вернётся домой инвалидом. И этот день настал. Поправив за спиной солдатский вещмешок, теперь уже бывший фронтовик осторожно вышел из вагона на перрон железнодорожного вокзала. Дома его не ждали, да и не хотел вояка тревожить, расстраивать своих родных, близких, хотя в подсознании таилась мысль, что надо было бы сообщить о своём приезде. Сделай он это, тогда бы не пришлось ему, одноногому, измерять дорожные версты костылями. Сейчас же Пашка об этом жалел. Если бы кто знал, как тяжело давались ему эти километры. С остановками, перекурами, но верст пять он одолел. Потом его подобрала попутная подвода.

Слезами, остовами осиротевших печных труб встретило солдата село Телятниково. Женщины, старики, дети с жалостью, причитаниями останавливали своего земляка. Интересовались положением на фронте. А он, крутя головой, пытался найти кого-либо из тех, с кем уходил на войну. Оказалось, что старший сержант был первым, кто вернулся в село. Поэтому и две медали «За отвагу», медали «За боевые заслуги», «За освобождение Ленинграда» пацаны разглядывали как какие-то диковинки. Чего боялся солдат, так это того, как воспримет его приход невеста. Но Дуся, увидевшая Павла, не отвернулась от инвалида. Потом их часто видели вместе.

− Зачем тебе калеченный, − отговаривали ее подруги. − Что с инвалида взять? Что хромой конь, что твой Павел − одна пара сапог. Гляди, девка, не ошибись. На твой век ещё женихов хватит.

Но она, кто бы ни заводил с нею разговор на эту тему, только и отвечала, что, мол, и с такими кто-то жить должен. А спустя несколько месяцев село Телятниково сыграло первую за все военные годы свадьбу…

Прав оказался тот сосед по палате, когда говорил Павлу, что для таких, как они, и в тылу найдётся работа.

− Ох, как прав, − говорил мне в своё время Павел Петрович. − Хоть и одна у меня нога была, да силушка неженская.

Я же, смотря почти на двухметрового, кряжистого, с крепкими крестьянскими руками исполина, не переставал удивляться его смекалке, работоспособности, умению дать правильный совет. Когда я бывал в Телятниково, мне рассказывали, как Павел Петрович (сам он об этом умалчивал) мог, как заправский шорник, починить конскую сбрую, отремонтировать ход, сани. Если просили, не отказывал в помощи перекрыть соломой хату. Именно, наверное, поэтому и доверяли ему люди самые ответственные посты. В послевоенные годы, например, он долгое время трудился председателем колхоза «Дружба». Чуть позднее его назначили председателем Добриковского сельпо. Ранения, инвалидность давали о себе знать, и он попросился на более лёгкую работу. Но его не хотели отпускать на покой. И ветеран, имея добрую, отзывчивую душу, прекрасное сердце, согласился принять руководство полеводческой бригадой, позже перешел работать бухгалтером, одновременно выполняя обязанности председателя ревизионной комиссии. И везде, на какой бы участок ни посылали его, он всегда старался трудиться так, как подсказывала совесть, долг человека, обязанность перед теми, кому не довелось вернуться с фронтов Великой Отечественной войны.

Трудно, очень трудно было в послевоенные годы. Но он сделал всё, что мог. Поднял на ноги колхоз. Чем мог помогал вдовам, сиротам. И все эти годы Павел Петрович чувствовал поддержку своей жены, которая подарила ему семерых детей. И какова же была радость Евдокии Фёдоровны, когда, придя домой в апреле 1970 года, Павел Петрович снял с лацкана своего выходного пиджака только что полученную им медаль «За трудовую доблесть» и прикрепил её на кофточку своей жены.

− Считай, мать, − сказал он тогда, — что одна половина этой высокой награды твоя.

А она, расстроенная, словно о чём-то вспомнив, быстро направилась к старинному сундучку. Через некоторое время на праздничную скатерть рядом с боевыми наградами мужа легли медали Материнства трёх степеней.

− Вот теперь мы все в сборе, − улыбнулась Евдокия Фёдоровна. И своей щекой прижалась к щеке мужа.

И невдомёк было их детям, почему в такой радостный для их семьи день по щекам отца и матери текут крупные слёзы, оставляя следы на новой скатерти, на отливающих серебром медалях. Всё, через что они прошли, ведомо было только им.

Я был очень дружен с Павлом Петровичем, Евдокией Фёдоровной. Часто, бывая в тех краях в командировке, останавливался на ночлег в этой доброжелательной семье. Вечером, когда дети укладывались спать, «Камчатка», так любовно называли земляки П. П. Харина, давал команду супруге сделать крепкого чая. Сам же, отложив в сторону протез, свернув «ножку», пригрозив пальцем детям, которые, забравшись на печь, готовились часами слушать рассказ отца о войне, вспоминал всё, что ему довелось испытать, пережить. Иногда, заметив, что я начинаю «клевать» носом, он пододвигал мне чай, и мы снова говорили и говорили до первых петухов.

Уходят годы. Уходят из жизни ветераны. Но остаётся память. Остаются дети, внуки, правнуки, которые свято хранят то, что сделали их деды, отцы.

Как-то при очередной встрече с этими прекрасными людьми Павел Петрович достал несколько объёмистых фотоальбомов. И мы под тот же крепкий чай стали рассматривать разных форматов фотографии. На одной запечатлены Павел Петрович и Евдокия Фёдоровна, на другой, групповой – все дети: Анатолий, Павел, Пётр, Иван, Елена, Рая, Валя. Вот дети с мужьями и жёнами. Вот они с детьми, внуками Павла Петровича и его супруги. Когда всё было пересмотрено, хозяин, выйдя на улицу, присел на старую скамеечку, затянувшись самосадом, о чём-то задумался. Потом, словно очнувшись ото сна, проговорил: «Вы, − услышал я из его уст, − дружите. Дружба − прекрасная штука». Это были последние слова, которые я услышал тогда от Павла Петровича. А потом его не стало. Но всегда, когда я бываю в Добрике, Чаянке непременно захожу к проживающим там сыновьям и дочерям своего старого друга. Как родного брата встречают меня Пётр Павлович и Иван Павлович Харины, их сестры Валентина Павловна и Раиса Павловна. С Анатолием, Павлом, Еленой встречаемся редко: они проживают за пределами области. Но связь времён и поколений продолжается.

Источник: «Вестник», газета Брасовского района