Свое спасение брянский наркоман называл путем немногих

Из детской песочницы в одном из брянских дворов, где мы присели поговорить, торчало что-то пластмассовое. «Шприц, что ли?» Олега точно ужалило, едва бросил  взгляд на песок: «Да, я вижу, кубовый». Почти одновременно во дворе появилась стайка полураздетых подростков. Он снова насторожился: «Шировые или бухари». В магазине или на улице он распознавал наркомана даже по одному движению. «Вечно у них из рук деньги высыпаются, слова тянут». Двухлетняя стена, отгородившая Олега Мишина от наркотического ада, казалась ему  мистически тонкой, он и ненавидел этот ад, и  еще боялся его.

В восемьдесят пятом он был смуглым атлетически сложенным красавцем. В тридцать восемь лицо не потеряло благородства, но умный взгляд потяжелел, в нем появилась глубокая и неестественная сосредоточенность. Одну ногу он немного тянул – последствия участия в бандитской разборке. Руки же чистые, вены на них никогда не колол – использовал другое место. Поначалу это была даже не осторожность, просто первый учитель, предложивший уколоться, принадлежал блатному миру. В этот мир Олег попал сразу после института. Виновны в том феноменальная память и мастерская игра в карты. Официантов, мясников и других лабазников он «обувал» грациозно и без скандалов. Склонность к авантюризму заметила братва.  Молодого инженера посвятили в некоторые особенности карточного бизнеса, хотя до конца никто из заправил не раскрывался, и Олег чувствовал, что его надувают. Он был слишком умен для того круга, а потому братва рано или поздно должна была потребовать полной преданности. 

Игла  превращает в раба, потому уже через пару месяцев Олегу, без перебора, ввели полтора куба  раствора. Он не сопротивлялся, напротив, душа рвалась к неизведанному. Совсем скоро кололся уже по дважды в день. Никаких опасений не было, хотя братва рассказывала небылицы о каком-то привыкании, о ломке. Страх появился через две недели, когда ночью проснулся в холодном поту. Кайф от утреннего укола  улетучился, остался только холод. Он жаждал утра, а когда солнце взошло, натянул все свитера, какие попались под руку, и отправился туда, где бодяжили химку – варили опийный раствор: «Мне он подходил больше, чем героин. Правда, однажды я только минуту продержался после укола героина – сразу отъехал. Я принимал такие дозы, чтоб отъехать. А в другой раз попался бутэр, фуфло, и уже никакого эффекта. Брал я в семейке, где все кололись. Тогда куб опийного раствора стоил тридцатник. Деньги у меня не переводились, три – четыре сотни за день срубить – проблемы не было».

Неплохие деньги он приносил и блатным. Ничего не утаивал. Даже если проигравший официант рассчитывался колбасой, полбатона шло им. Они же скрывали свои доходы. «Гнилые люди, им ничего не стоит толкнуть человека в грязь. Одно такое животное, – Олег без всякого злорадства употребил это выражение, – потащило меня как-то на Украину. Я должен был перевезти через границу баулы с маковой соломкой. В другой раз  пистолет мне сунул под предлогом того, что ему надоело железку таскать. На самом деле прятался за мою спину. Но я уже ничего не мог поделать, я был рабом».  Олег был состоятельным рабом, к концу восьмидесятых самые крупные партии маковой соломки проходили в Брянске именно через него. Тысячепроцентную прибыль приносила и торговля эфедрином, который добывал у знакомой аптекарши. Двухрублевая таблетка уходила за двадцать пять. Употребляли их в основном малолетки и девушки. Причем этой торговлей Олег занимался, будучи уже осужденным на три года «химии» за распространение наркотиков. Никакие надзоры не мешали. 

Он  понял, что его используют как «быка» при доставке соломки с Украины и из Молдавии. Братва  стремилась избавиться от случайностей. Об одном из наркокурьеров, который смог отойти от преступного бизнеса, но подвергался «прикручиванию», один из блатных говорил: «Жаль, не довел его дозу до трех с половиной кубов». На Украине стакан соломы стоил полсотни рублей, в Брянске втрое дороже. Доходность этой торговли сделала ее неистребимой. Олег кое-что продавал и сам. Колоться же приходилось с детьми многих видных людей. И у всех наступал период, когда однажды мир вдруг становился непривычным, то есть людские радости уже никак не воспринимались.  Вдобавок Олег «подсел на стакан», иногда ведь нечем было ширнуться. Снова и снова просыпался в три ночи и думал, где взять «чек»  или водку.

«Я опустился ниже канализации. Раньше придерживался блатных норм: не кроить, то есть не красть наркотик. А потом чего только не придумывал,  чтобы ширнуться. Воровать начал по-черному. Варишь в тазу – в носок себе. Несешь в  пузырьке пахану раствор – разбавишь. Шприц-то при себе всегда был. Да и вообще наркоманы на это дело изобретательны. Один как-то колол другого в обратку – заднюю вену. Ну а самому-то хочется дозу. Так он сделал второй прокол в  коже, как будто медицинской иглой,  и незаметно ввел раствор не ему, а себе в палец. Нет, нет ничего святого в том мире».

Летом он жил на местном сырье, шерстил дачи и огороды в поисках опийного мака. Сначала вблизи города, потом заходил все дальше и дальше.  «Ходишь и крутишь головой, как гусак. Лето проскакивало как две недели. Ничего больше не помню – дачи, дачи, дачи…» Что же родные? Женитьба не повлияла на единственную страсть, даже когда родилась дочь. Семьи, собственно, и не сложилось. Мать, простая рабочая, уже почти ослепла. «Ей памятник ставить надо, – вымолвил Олег, – она молилась за меня…» 

Он говорил, что спасся по воле Божьей. Стал замечать подножки судьбы и думать об их значении. Однажды во время сильного дождя вода просочилась по трем верхним этажам и достигла, чего никогда не было, шестого, на котором находится его квартира. Она потекла по проводу кухонной лампы, и оттуда стал литься коричневый ручеек. Как раз в лампу Олег спрятал опий. Ему стало страшно от знамения? Нет, тогда он лишь раздосадовал: товар испорчен! Но не мог и не запомнить этого случая. В одной из бандитских разборок, когда «оппозиция» пыталась потолковать с вором в законе, ему проломили голову, после чего оформил инвалидность. Наконец, был еще один знак. «Отъехав» как-то от очередного укола, он очнулся со страшными болями в боку. Нога распухла, несколько недель пришлось лечиться.

Не было того светлого дня, который он запомнил бы как день освобождения из ада. Он выползал оттуда, сдирая ногти. Еще не окончательно избавившись от наркотического и алкогольного дурмана, стал ходить в церковь, съездил в монастырь.  Тяга к водке оставалась дольше, но и «шкура почесывалась, хотелось иногда поковыряться». И все же  однажды он выпил последний стакан и  утром уже не потянулся к новому. Обычные человеческие радости стали понемногу возвращаться, хотя после тринадцатилетнего дурмана нервы были напряжены, а память часто подводила. Он начал ощущать необычной силы ненависть к торговцам смертью, к которым принадлежал сам и которые изъяли у него половину сознательной жизни. Уйти в двадцать два и очнуться инвалидом в тридцать шесть… Он признался, что возникало желание взять оружие и пойти по злачным местам, где  продают наркотики. Всех ведь знает в лицо. «Выпустил бы всю обойму». Но – мысль греховная, и он идет  в церковь каяться. 

А после церковных таинств принимался бродить по высоким кабинетам в надежде, что кто-нибудь прислушается к его мыслям о том, как спастись от наркотиков. Нет, Олег уже убедился, что чиновничество глухо к самым отчаянным взываниям. А некоторые принимались оглядывать его вены: да у него самого все мозги давно проколоты. Но он, побывавший ТАМ, знает, что обычными методами уже не одолеть напасть. В УВД высокий чин ему тогда сказал:

– Если нам суждено погибнуть, то не от ядерного оружия, а от СПИДа и наркотиков.

Строжайшая конспиративность не позволяет приблизиться к торговцам смертью. Олег знал все эти трудности, потому просил состоятельных людей: да помогите вы милиции хоть бензином. Он убеждал, что сначала нужно нанести сокрушительный удар именно по наркоторговцам. «Вырубить этот куст под корень! Это же можно!» 

Свой спасительный путь он называл путем немногих, для  большинства же тонущих нужна крепкая рука. Где она?

Он забрал свой пакетик и, словно  очистившись в разговоре, ушел с просветлением.

Фото: «Брянские новости»