Вавилонская чаша: брянский ученый рассказал об иракской неволе

Почти два месяца провел в иракской неволе брянский ученый Александр Горбачев. К потере этого времени он отнесся философски, ведь все могло обернуться иначе – ему угрожала смертная казнь. За несколько осколков керамики, хотя и древней. О своих приключениях ученый рассказал «Российской газете».

На вопрос о том, присущ ли ему авантюризм, заведующий кафедрой юридического факультета Брянского государственного университета Александр Горбачев отвечает так мудрено, что становится ясно: присущ. Он объездил много стран, отважился побывать – причем с семьей – в Иране, найдя в нем сходство с Советским Союзом брежневского периода, тихим и безопасным. Ирак тоже манил, ибо некогда он был Вавилоном, местом рождения цивилизации. Горбачев признается:

− Поскольку адрес был своеобразный, я никому не говорил о путешествии. С женой и ребенком отправлялись на обычный пляжный отдых в Египет. Но был разработан умеренно гениальный план: из Египта попробую слетать в Ирак. Нормальные люди, конечно, туда не ездят, но ведь Вавилон… Все знают, что библейские события происходили в Междуречье. Да, положение там сложное, но оно накладывается на историческую ценность. 

Чтобы побывать у истоков человеческой истории, Александр Горбачев «спрятал» часть своего маршрута. Жена с ребенком, как и задумывали, остались в Египте, а он оттуда полетел в Ирак. Багдадские достопримечательности не слишком впечатлили, так как древность покрылась суетой. Исторических памятников почти не осталось, и хотя есть интересный археологический и этнографический музеи, но понятно, куда уплыли самые ценные экспонаты. После революции 1917 года огромное число библиографических сокровищ России тоже оказались в библиотеке Конгресса США, составив ее ядро. Всякий переворот – это передел и грабеж.

Туризма как такового в Ираке нет. Наиболее крупные города образовались вокруг религиозных центров, и если туда кто-то едет, так это паломники. Иностранными языками мало кто владеет, а  чтобы изъясняться на местных наречиях, нужно знать музыку арабского языка. Древний Вавилон находится далеко от дороги, за два часа пути туристам из России (основная группа, в которую попал брянский ученый, прилетела из Москвы) не встретилась ни одна машина. Дворец Саддама Хусейна и сейчас доминирует над городом – они виден из любой точки Вавилона. 

Если египтяне считают древнюю историю, пирамиды, своими, то иракцы относятся к древностям с прохладцей. Разве что специалисты носятся со своими камнями и плитами, на которых лежит пыль тысячелетий. Для жителей Ирака история началась тогда, когда они пришли на эти земли. Урук, Ур – названия этих городов не знают даже многие полицейские, которые служат в подразделении, обязанном защищать исторические памятники. Но не нам судить их, ведь у нас нет таких древностей. Да и многие ли бывали в брянском Юдинове, где есть деревня из костей мамонта, существовавшая 15 тысяч лет назад?

Сувениры в Ираке отсутствуют как класс. Русским туристам предложили в одном месте только зеленую ленточку. Но к сувенирам тянет всех. И вот в древнем Уруке рука потянулась к осколкам керамики. Огромная территория усеяна останками доисторических строений и миллионами черепков. Обожгли некогда глиняный горшок, порадовались тому, как замечательно он хранит прохладу воды, а потом задели рукой, разбили. В музеях такие осколки не выставляются, так как исторической ценности в них нет, но… Горбачев описывает свои муки после того, как поднял несколько осколков: 

 − У меня в руках был кусок древней истории, я представил, что этому глиняному черепку, может быть, пять тысяч лет. Город − в чистом виде пустыня, из которой тут и там виднелись останки строений.  А осколков этих − как травы в брянском лесу. Мы сначала украдкой от полицейского брали черепки, а потом приободрились. Полицейские стали подсказывать и протягивать другие кусочки древней обожженной глины: «Нет, это плохой. На, вот получше». 

Потом в суде брянскому узнику сказали, что обычные полицейские и не обязаны были знать, представляют ли какую-то ценность осколки, а вы юрист, вы сами должны были понимать.

В общем, несколько артефактов, несколько осколков, возможно, древнего сосуда, Александр Горбачев взял, поддавшись магии места.

− Потом в номере сижу, смотрю и думаю: может, половину сразу выкинуть? Но они все одинаковые. Помню мысль свою: если отберут на таможне, то все. Обычно ведь просто выбрасывают в мусорный контейнер. Вывозить нельзя, но и оставлять тоже нет смысла. Позже в  решении суда написали, что черепки передали в музей Багдада, но я представляю это сочетание: там плиты исторические, а тут кусок глины весом в 50 – 100 граммов. В руке все уместилось. 

Вероятно, следовало все же еще раз вспомнить, в какой части света находишься. Арабский мир воюет в Сирии, Ираке, Йемене, Судане, Египте. Жизнь обесценилась, только в Ираке ежедневно от террористических актов погибает более двух десятков человек. Хотя эти страны все же сильно отличаются, да и сам арабский мир противоречив. 

− Идем по Багдаду никого не трогаем, − рассказывает Александр Горбачев. − Видим пьяного араба, который  спотыкается, бормочет. Кто-то из местных видит нас, туристов, ему стыдно, и он кричит: «Не смотрите на него − это египтянин». Он оправдал свою страну в глазах иностранцев. 

Правоохранительная система Ирака тоже оказалась весьма сплоченной, в чем русский турист скоро убедился. Хотя это восточное единодушие – очень своеобразное. 

Сполоснув под краном  черепки, брянский ученый положил их в сумку. Уверен, что если бы отдал ее в багаж, благополучно вернулся бы в Египет, а потом и в Россию. Два раза эту сумку сканировали в аэропорту – никаких вопросов. Уже зарегистрировался и получил посадочный талон, но тут подошли два радостных смуглых товарища: «Что у вас?» Русский турист решил, что черепки заберут и просто выбросят в урну. Как бы не так! Под белы руки его препроводили в полицию. 

− В камере переночевал, вспоминал жизнь, − иронизирует над собой Горбачев. − Сидели со мной местные жители, я не стал спрашивать, за что они сюда попали. Из четверых один говорил по-английски. Потом привели сирийца, который неудачно пытался вывезти свой заработок.

Кондиционер заклинило – работал без остановки. За каменной стеной было под сорок градусов зноя, а в каменном мешке – холод невыносимый. Даже под одеялом дрожали.  Через сутки задержанного любителя древностей повезли в полицию, которая занимается историческими памятниками. Туда  же вызвали эксперта из Басры − профессора истории. Он посмотрел мельком на камни и сказал что это мусор, но экспертиза все равно нужна. Тем не менее с «преступника» сразу сняли наручники. Следующую ночь провел в одном из полицейских кабинетов. Если бы мнение эксперта было формализовано, Горбачева сразу отпустили бы, но на следующий день судья сказал:

− Вы − юрист, потому должны были знать, что вывозите исторические ценности.

И брянского паломника задержали до 7 апреля, отправив его в Багдад, а там быстро ничего не делается, будто судебную машину разморило на века. Наконец прислали заключение экспертизы, исполненной в духе восточной мудрости: с одной стороны, осколки ценности не представляют, с другой − могут и представлять. Иначе говоря, багдадскому музею они не нужны,  но вот в Басре их, возможно, примут с трясущимися руками. 

После этого  для Горбачева началась череда из 19 дней, которые он провел под стражей в разных камерах. Сидел с обычными уголовниками. По виду − нормальные люди. Не обижали, и в этом проявлялось отношение иракцев к России. Американцу пришлось бы туго, предполагает бывший узник, хотя некоторые жители Ирака в глубине душе связывают свои чаяния с янки. 

− Но то, что я русский, мне помогало, − уверен Горбачев. − С голоду умереть в иракской тюрьме невозможно. Персонально никто мне не готовил, но продукты, видимо, настолько дешевые, что каждый день приносили риса, наверное, по два килограмма – бадью целую, а к ней мешок с хлебом. Баранина, вероятно, дорогое мясо, потому была курица. И местные соусы или блюда какие-то. Некоторые я ел, запах других сразу отвращал. 

За 19 дней на прогулки выводили четырежды: один  раз – полчаса, второй – пять минут, третий  − 10. Но в последний день − видимо, для отчетности − позволили разминаться целый час около здания полиции, где на первом этаже и расположены тюремные камеры. Прогулки давали после того, как к Горбачеву приезжали сотрудники российского консульства. Другие сидельцы на временную волю не просились. Лишь одного, заковав его в кандалы, увезли  как-то на пару часов. 

Шариатский суд есть только у суннитов, а как официальный  государственный он применяется  в паре стран. Закон Саддама суров: за попытку вывезти черепки русского туриста могли оштрафовать, а могли и предать смертной казни. Оправдание исключалось, ибо в таком случае иракские правоохранители признали бы свою вину. Александр Горбачев говорит, что лишь первые две недели думал и гадал, а потом впал в полусон:

− Я ничего не могу решить, даже если будут биться о стену. Да, были периоды отчаяния или проблески надежды,  а потом погрузился в состояние анабиоза. Принесли поесть – хорошо, вывели на прогулку – замечательно. А по поводу того, что сижу в тюрьме, уже не думал, так от этого бы ничего не изменило бы − только стресс. 

Адвоката узник увидел за  пять минут до оглашения решения. Но иракская юстиция – это великая восточная условность. Если бы дело зависело действительно от адвоката, то и он, скорее всего, прибегнул бы к «инвестициям», уверен Горбачев:

− Моим настоящим адвокатом была моя Родина, те сотрудники посольства и генконсульства, которые приезжали, хлопотали, торопили. Ранее по схожему делу в заточении провел около двух лет китаец −  так долго рассматривалось его дело. А содействие нашего консульства было ощутимым. Его сотрудники даже сами не поняли, как быстро все сделали. Меня освободили из-под стражи 17 апреля. Днем ранее судья переквалифицировал дело из уголовного в административное.  И меня  увезли в консульство. Надо было ждать, когда решение утвердят, а на это потребовалось три недели – утвердили только 8 мая. Из четверых должностных лиц трое должны были согласиться с решением суда. 

Освободили ученого из-под стражи под условие, похожее на подписку о невыезде. Кроме того, местный житель поручился за него  своей немаленькой годовой зарплатой. Паспорт остался в полиции, привезли его только 8 мая, когда утвердили решение. 

Первые часы, когда оказался в консульстве, была эйфория: можно сделать не пять шагов, а 250. Да, стена, но длинная. И солнце тебе светит сколько хочешь. 

− И на Родине оказался! – делится своей прошлой радостью Александр Горбачев. – К человеку по-русски обращаешься, а он тебе по-русски отвечает. 

Потом  потекли дни. Главное арабское слово – «завтра». Если «послезавтра» − это почти никогда, то главное слово дает надежду. И вот на 21 день утвердили решение, ученый увидел свой паспорт и вспомнил, что он человек. Хотя уже после суда все могло повернуть вспять. Встретился бы американец с судьей – и скромный брянский ученый стал бы, например, матерым торговцев оружием, как Виктор Бут. 

Другой судья изучал  уже административное дело, решением стал штраф в 80 долларов. Закон тот же самый, статья та же, но уже не смертная казнь, а штраф. 

− И вот я думаю: 80 долларов – это соразмерно трем неделям под стражей? – рассуждает Горбачев. − Но это устроило всех. Мелкими шагами от 80 долларов сколько до смертной казни идти? Даже год заключения или два были бы не слишком приятным временем. Меня как юриста занимает логика иракского суда. В его решении записано: «… принимая во внимание возраст…» Мне 41 год. Что это значит для восточного правосудия? Много или, напротив, юнец? Вот таков был уровень аргументации. Единственное, что придумали в тексте решения, это ссылка на возраст. Экспертиза должна отвечать на вопрос, но она не ответила – все оставили  на усмотрение суда. Я виновен, я наказан, но, с другой стороны, я оплатил 80 долларов и не чувствую, что я виновен и наказан. А с третьей стороны, если бы не работа российских дипломатов, все завершилось бы далеко не так радужно. 

Таковы чаши восточных весов, таким философским смыслом наполнилась разбитая вдребезги вавилонская чаша, осколки которой подобрал брянский ученый. 

Но счастье свободы все же случилось, хотя и оказалось растянутым. Два месяца прошло с момента задержания. Из них больше месяца пришлось жить в консульстве, ученый сроднился  с его 14 сотрудниками. Занимал гостевую комнату, откуда возили на суд, а потом − в миграционную службу, чтобы оформить условия выезда, так как виза оказалась просроченной да и штамп о выезде стоял − в аэропорту ведь взяли. Выправили нужную бумагу в полиции, и она очень пригодилась. Когда Горбачев уже в аэропорту шел на посадку в самолет, его задержал офицер: 

− Почему виза просрочена? Пройдем.

 

− Представляете мое состояние? – бывший узник без труда передает мимикой свое ошеломление. – Вижу открытый люк самолета, а тут меня снова кто-то тащит за рукав. Нет, говорю, не пойдем  − вот вам бумага! 

Александр Горбачев чуть ли не условием публикации поставил благодарность тем людям, которые его вызволяли. С первых же дней поддержал ректор Брянского госуниверситета Андрей Антюхов. В конце концов, у заведующего кафедрой прогул образовался − отпуск кончился, а он не вернулся. Сразу же освобождением ученого занялся брянский сенатор Михаил Марченко, который и встречал в конце прошлой недели заплутавшего туриста в аэропорту. Разумеется, скорой воли не видал был Александр Горбачев без усилий посла России  в Багдаде Ильи Моргунова, советника–посланника Александра Истомина, который руководил всеми действиями коллег. В Басре хлопотали генконсул Вагиф Гараев, консул Игорь Попов и вице-консул Владимир Иванов, который изначально  занимался всеми делами и потом забрал ученого из тюрьмы. Именно он  ходил, встречался с офицерами, судьями, чиновниками. 

− Больше в Ирак ни ногой? – спросил у счастливого ученого, вмиг ставшего знаменитостью в Брянске.

 

− Ну, почему?..