Кулагин: Шкапцову никогда не бил, а стреляла в себя она сама

Прошедшее в понедельник, 15 апреля,  очередное заседание суда по делу об убийстве Ани Шкапцовой, длилось более трёх часов.

Допросили Кулагина, дал показания соизволивший, наконец, явиться его отец, выступили несколько свидетелей защиты…

Впрочем, обо всём по порядку.

До начала заседания несколько минут. Все занимают свои места. Кулагин, как обычно, томится в «аквариуме», Шкапцову на сей раз поместили в  клетку. Вот она, встав, через решётку непринуждённо болтает со своим защитником, настроение вполне себе. Очевидно, о чём-то договариваются. Однако стоит начаться судебному процессу, как Шкапцова уже снова на скамье − со скорбным видом и опущенной головой.

Впрочем, сегодня демонстрировать залу своё актёрское мастерство предстояло не ей, а её подельнику.

Кулагин истерик не закатывал, слёз не лил, рук не заламывал, пытаясь убедить суд в том, каким любящим папашей был. Он спокойно доказывал, что  человечек сам по себе совершенно безобидный и ни в чём не повинный, а под следствие угодил из-за  чужого коварства – чьего именно, догадаться несложно.

Слушать  Кулагина – то ещё испытание. Обвиняемый и сам предупредил: «Рассказчик из меня никакой». Речь его сбивчива, он постоянно загружает сознание слушателей лишними деталями, не относящимися к делу, несколько раз повторяет одно и то же. Часто замолкает, явно обдумывая, что говорить дальше.

Память кулагинская на удивление избирательна – он не помнит, в какое время года стал сожительствовать со Шкапцовой, путается в датах, зато подробно описывает, во что были одеты сотрудники полиции, занимавшиеся поисками якобы пропавшей Анечки.

Заходит речь о жизни со Шкапцовой.

− Происходили ли  у вас с ней ссоры и скандалы до рождения дочери? – интересуется защитник.

− Каждый человек понимает слово «скандал» в меру своей распущенности, − философствует Кулагин. – Отношения у нас были нормальные, как и в любой семье. У каждого свой характер и свои взгляды – в чём-то они у нас не совпадали, но какие-то боевые действия  − это просто глупость. К тому же, Светлана – не такой человек, который бы позволил, чтобы его ударили.  Ни разу даже голос на неё не повышал. Она достаточно хорошо воспитана, и мы всегда могли сесть и спокойно всё обсудить – никаких криков не было.

Потом он рассказал о  рождении Ани, после которого «отношения с женой стали ещё лучше».

− Как о матери о Светлане ничего плохого сказать не могу, − продолжил Кулагин. – В воспитании Анюты она была просто умничкой, всегда заботилась о дочери.

Затем он излагает свою версию событий  памятной ночи 23 февраля:

− Значит, 22 февраля у меня в Москве закончилась вахта, и около полуночи я уже был дома в Брянске. Ещё до поезда выпил пару банок  слабоалкогольного коктейля. Но когда приехал домой, Светлана почуяла  запах спиртного, выразила своё недовольство. Мы повздорили, однако, в рамках разумного. Я прошёл на кухню, она – за мной, там у нас продолжился разговор. После этого хотел выйти на улицу, Света мне сказала: «Куда собрался? Если за пивом, то оно стоит в холодильнике». На кухне мы вместе пили пиво, потом пошли спать.  К ребёнку даже не подходил. Анюта спала – зачем было её будить? Утром 23 февраля я поехал за детской кроваткой,  следующие два дня занимался ремонтом – ничего существенного не происходило.

День смерти дочери – 26 февраля – Кулагина попросили описать едва ли не по минутам. Он и описал  − явно же к этому готовился.

И так было понятно, что обвиняемый будет выкручиваться изо всех сил. Но услышанное в суде убедило – цинизм этого человека не знает границ. Он решил сыграть на том, что экспертиза так и не смогла установить причину смерти малышки.

−  В тот день Света кормила Аню смесью, как вдруг девочка поперхнулась.  Света крикнула мне: «Саш, с малой что-то не то!». Я  не отреагировал – раньше постоянно слышал от неё эту фразу, уже привык. Потом подошёл и увидел, что Шкапцова делает дочери массаж сердца. У Светы началась истерика. Анюта к тому времени уже вся побелела, изо рта текла смесь. Мы даже не поняли, что произошло и что нужно делать. Девочка умерла, поперхнувшись во время кормления. Я взял мобильник, думал позвонить в «скорую», но Светлана сказала, что никому ничему говорить не надо – мол, у её матери больное сердце, оно может не выдержать, Ане уже не поможешь, а нам жить дальше. Я предложил похоронить девочку – Светлана возражала: мол, тело дочери могут раскопать собаки, а она этого не хочет. Но и настаивала избавиться от тела как можно скорее, потому что иначе она постоянно будет думать о девочке. В общем, решила так −  я должен был вывезти дочку и сжечь. Попытался возразить – она распсиховалась. Тогда предложил поехать со мной – отказалась наотрез.

Тут же возник  вопрос – если Аню никто не бил, откуда  у неё за ухом взялся синяк, о чём говорила Шкапцова?

− Да какой там синяк? – и тут не растерялся Кулагин. – Так, царапина…  Откуда она взялась, Светлана мне не пояснила. Ну девочка же не лежала скрученная – могла поцарапаться сама.

Как сжигал тело дочери, Кулагин рассказывать не стал. Больше года назад на допросе  он  поведал следователям о том, как, разведя костёр и бросив в него тело ребёнка, сидел рядом и спокойно хлебал пиво. Теперь это сильно бы повредило его образу бедного отца.  Перешёл к рассказу об инсценировке похищения, которую, спланировала, конечно же, Шкапцова, а сам он  как будто  накануне  реализации плана прозрел и попытался отказаться от  этой затеи, но Светлана возмутилась: «Ты что с ума сошёл?  Не понимаешь что ли, что пути назад уже нет?».

По словам Кулагина, уже во время поисков Ани его посещала мысль рассказать правду следователям, но останавливало то, что сдав  Шкапцову, погорит и сам. Своё объяснение он нашёл и бегству в Анохово, в дом дяди: замученные допросами, они со Светланой хотели передышки и искали возможности просто побыть вдвоём, а вовсе не скрывались от следствия. «Просчитался в одном – не ожидал, что полиция так быстро нас разыщет», − вздохнул Кулагин. Может, хоть в этой фразе правда?

− Объясните, каким образом  в ноге  Шкапцовой оказалась пуля? Вы в неё стреляли? – задал вопрос адвокат.

− Шкапцова с пистолетом – то же, что обезьяна с гранатой, − заявил Кулагин.  – Купили его просто для развлечения.  В тот день мы  были на пикнике. Я готовил дрова для шашлыков, а Света баловалась оружием – начала бесцельно палить, пуля рикошетом в неё и угодила. Вы знаете, что такое рикошет?

− Кулагин, вы нам не про рикошеты рассказывайте, а ответьте на вопрос – стреляли вы в Шкапцову или нет? – не выдержал судья Котляров.

− Не стрелял.

− После смерти ребёнка оказывали ли вы давление на Шкапцову? Угрожали ей, требуя, чтобы она скрывала от родственников правду?  − продолжил допрос защитник.

− Как я мог оказывать на неё давление? У неё была полная свобода выбора и выхода на улицу. Я её что, в чулане держал?

Тут из  своей клетки подала голос сама Шкапцова:

− А остальные шрамы, обнаруженные у меня, это тоже рикошеты?

− Вопрос не ко мне, − не моргнул глазом Кулагин. – У меня такие же шрамы есть.

Интересно, что он хотел этим сказать? Что сожительница его била, а не он её?  Выяснять не стали – допрос подсудимого  вроде  бы закончился, как поднялся потерпевший Владимир Шкапцов:

− Хочу спросить Кулагина, не жалеет ли он о том, что жизнь моей дочери исковеркана? Пусть скажет правду.

И вновь вмешался судья:

− Я снимаю ваш вопрос, Шкапцов. Больше переживаете за дочь, а не за внучку. Вы признаны потерпевшим – лицом, которому причинён материальный или моральный вред. Материальных претензий у вас нет. А по поводу морального вреда… Я, честно говоря, не понимаю  вашу позицию. Потерпевшая не ваша дочь – а внучка, которой уже нет на свете, и вы  являетесь её представителем. А вы тут о дочери печётесь, которая обвиняется в убийстве. Если не хотите быть потерпевшим, то давайте мы пригласим  представителей органов опеки и попечительства, потому что больше некого.

− Нет, ваша честь, я действительно являюсь потерпевшим. У меня больше нет вопросов к Кулагину…

Пришло время свидетелей. Первым из них выслушали так долго бегавшего от показаний отца обвиняемого, в поведении которого гособвинитель усмотрела «неуважение к суду». Тот возмутился: дескать, сначала повестки присылайте по правильному адресу, а потом будете предъявлять претензии.

Родитель рассказал, что на союз сына со Шкапцовой возлагал большие надежды, поскольку, по его словам, две первые жены сына были алкоголичками:

− Первая его жена − в девичестве Сальникова − была старше Саши на много лет, а ему только семнадцать. Как её вообще не посадили за совращение несовершеннолетнего! Александр никогда её не бил, прекрасно к ней относился. А она алкоголичка, всё пропивала, за детьми не смотрела, её лишили родительских прав. Вторая жена сына –  Ирина Чаузова не  далеко ушла. Постоянно пьяная ходила.  Она сказала, что Саша детей бил? Да мало ли чего она тут наговорила. Эта Чаузова…  Хотела привязать его к себе детьми. Вы хоть поинтересуйтесь, кто она такая и что из себя представляет. У неё  кличка − Синька. У Саши характер не такой, чтобы бить людей.

Когда речь заходит о мнимом похищении Ани, папаша сразу начинает путаться в показаниях. На суде говорит одно, а в протоколе допроса значится другое, о чём тут же ему напомнила Макаренкова.

− Я что-то мог за прошедший год и забыть, −  огрызнулся  свидетель. – Как говорил следователям – так оно всё и было. А Саша уже из следственного изолятора мне писал, что  взял всё на себя, дабы выгородить Свету.  Я вспомнил,  как Александр мне  ранее сказал: » «Если меня задержат сотрудники полиции, я покончу с собой». Спросил его тогда, за что его могут задержать. Он ответил: «Придёт время − ты сам всё узнаешь».

Затем судья объявил перерыв. При этом журналистам без объяснения причин запретили выходить из зала, чего прежде не наблюдалось. Зато  представители прессы могли наблюдать за общением Шкапцовой и её защитника.

− Сейчас выступят свидетели, которые будут говорить о тебе только хорошее, − пообещал  адвокат. – Так что успокойся и не переживай.

Не обманул. После перерыва выступали двоюродная сестра Кулагина, его почепская соседка, две тёти Шкапцовой. Все как один о подсудимых отзывались только в восторженных тонах, а шкапцовская тётя Надежда Торопынина даже попросила суд выпустить Светлану из-под стражи, сообщив, что под этим ходатайством подписались все соседи.

Тётушка, описывая добродетели племянницы, её нравственность и духовность, разошлась так, что, даже когда вопросов к ней не осталось, её едва выпроводили из зала – она всё рвалась сказать об обвиняемой  как можно больше тёплых слов.

− Не знаю, кого просить, ваша честь, вас или Бога, − сказала Торопынина к судье. − Отпустите Свету. Там уже некого добивать…

С ходатайством к суду собирался обратиться и Шкапцов, но суд взял перерыв до 18 апреля − на следующем заседании обвиняемых будет допрашивать прокурор.