Шкапцова: «О том, что Кулагин сжёг тело Ани, мне рассказали следователи»

Судебный процесс над родителями Ани Шкапцовой постепенно близится к развязке. 9 апреля свои доводы начала представлять защита.

Правда, у обвинения остался так и не выслушанным один свидетель – отец Кулагина. На процессе он не появился. Впрочем, на его присутствии гособвинитель настаивать не стала,  а раз так, то сразу же перешли к допросу обвиняемых.

Сначала решили заслушать Шкапцову, затем − Кулагина.

Оба на привычных местах: он − в «аквариуме», она  − на скамье подсудимых в окружении конвоиров.

− Шкапцова, встаньте, − велит судья Котляров.

Поднимается. Ей напоминают, что может отказаться от показаний.

Ну, уж нет – говорить она будет. Когда же, если не сейчас, изложить свою версию трагедии, выставив себя всего лишь запуганной жертвой расчётливого зверя, ныне буравящего её взглядом из-за стекла? Может быть, удастся разжалобить суд. Кто знает… Ведь больше года назад её фальшивые истерики на телекамеры принимал за чистую монету весь город. Да что там город −  страна…

Так что в очередной раз добро пожаловать на сцену, госпожа актриса.

Голос тихий и спокойный. Говорит Шкапцова уверенно, складно. Рассказывает о том, как познакомилась с Кулагиным, как  начала жить с ним, как сразу же попала под контроль − приходилось отвечать на кулагинские звонки в любое время дня и ночи. С родителями подробностями семейной жизни не делилась, даже когда на руках и ногах начали появляться синяки. По словам Шкапцовой, избивать её сожитель начал, когда она забеременела – до этого  скандалы сводились к словесным перепалкам, мог  разве что толкнуть… А скандалили постоянно − всякий раз, когда Кулагин возвращался из столицы.  Происходило это в основном из-за  его попоек.

− Случалось, что уходил из дома, потом возвращался пьяным, и тогда начинался кошмар, − вздохнула Шкапцова.  – Резал мои вещи, заливал водой, разбивал телефоны. Когда приходил в себя, обещал, что такого больше не повторится. Я верила. Думала, что рождение дочери его изменит,  и ребёнок ему будет дороже, чем спиртное. Напрасно надеялась.

Тут голос её задрожал и, рассказывая о рождении дочери, Шкапцова заплакала. Ребёнок, подчеркнула она, был желанным для обоих родителей. Кстати, единственный раз, когда Кулагин разрешил ей что-то решить самой − рожать или делать аборт. Преждевременные роды, по её словам, произошли из-за постоянного стресса, в котором она жила. Потом стала рассказывать, как читала книги об уходе за детьми,  как росла и развивалась Анечка (дочь на суде она называет только так),  а сама Шкапцова переживала, что из-за нервного напряжения у неё пропало молоко. Слёзы полились ручьём, когда заговорила о том, как малютка тянула к ней ручки, возилась с игрушками, училась переворачиваться на живот, поднималась на  вытянутых ручках…

− Давайте о взаимоотношениях с Кулагиным, −  прервал судья, на шкапцовские рыдания не купившийся.

И вновь – о нём, то есть о Кулагине. Его иначе как «он» или «этот» Шкапцова не величает, даже нарывается на замечание адвоката, требующего обозначать  фамилию того, о ком она говорит.

− Когда родилась Аня, стало ещё хуже, − продолжила подсудимая. – У него появился пистолет. Стрелял по мебели. Одного кота расстрелял, другого – сбросил с балкона, просто потому, что я возмущалась. Заявил, что меня ему бить уже неинтересно. Уничтожал абсолютно всё, что я любила. Но всё равно,  продолжала говорить родителям, будто всё в порядке. Естественно, его я слушалась всегда и во всём, ослушаться было себе дороже. Обязана была находиться на связи всегда, круглые сутки, даже спала с телефоном. Так мы и жили  − он хотел, а я делала всё, что он хочет.

Наконец, − к событиям той страшной ночи 23 февраля, когда была избита малышка:

− Когда  Кулагин возвращался из столицы, мы всегда созванивались, но на этот раз  он перестал отвечать, и я не могла до него дозвониться. Вломился в квартиру около полуночи. Анечку я уже уложила спать.  С порога стал орать, швырнул  сумку с вещами. Что-то у него случилось с телефоном, а виновата, конечно, была я. Тут я заплакала, проснулась Анечка и стала кричать. Этот же орал, что приезжает домой, как в дурдом. Швырнул доченьку на диван. Я находилась в другой части комнаты. Видела, как он ударил Анечку, но не разглядела, куда именно. Подбежала к нему, закричала: «За что? Это же твой ребёнок»! Но он совсем озверел – стал бить меня руками и ногами, не давал унести ребёнка. Когда замахнулся на Анечку, я закрыла её собой, умоляла прекратить. Он всё-таки ударил. Вырвал девочку у меня из рук и снова бросил на диван. Потребовал, чтобы я постелила дочери в ванной комнате: если не будет кричать – больше её не тронет. Сделала всё, как он приказал. Не хотела отходить от доченьки, но Кулагин продолжал орать. Кричал: «Кого ты мне родила?!». За волосы потащил меня из ванной, снова ударил. Случайно у меня под рукой оказался мобильник, и я трясущимися руками отправила своей тёте СМС: «Саша бьёт. Приезжай». Впервые  позволила себе кому-то рассказать об этом. Думала, Кулагин угомонился и заснул. Пыталась уйти в другую комнату, но тут крик: «Ты что, самая умная тут?!». У меня на голове оказалась тарелка с ужином, который я ему приготовила. Всё началось по новой… Таким я его никогда не видела. Страшное, искажённое лицо… Какой-то ужас. До утра я от него уже не отходила. Анечка в ванной плакала, потом затихла.  Утром я даже боялась к ней подойти,  опасалась, что опять начнётся. Но Кулагин разрешил. Я увидела у доченьки около ушка синяк. А этот… в общем,  вёл себя как ни в чём не бывало.  Спросила, помнит ли, что избил дочь. В ответ он сказал, что не ожидал от себя такого, но всё ведь в порядке. Это  я, значит, как обычно, подняла панику на пустом месте, а ему, Кулагину, проблемы не нужны. А что у дочери синяк – так всё пройдёт, и ни к какому врачу обращаться не надо. Я послушалась, потому как была уверена, что жизни Анечки ничего не угрожает. А Кулагин пытался даже как-то загладить вину – поехал за детской кроваткой, купил в аптеке детский крем, говорил, что всё сделает для ребёнка.

Несколько раз Шкапцова прерывала свой душераздирающий рассказ. Слушатели вынуждены были ждать, пока она вытрет слёзы и продолжит. Пришло время поведать суду о дне, который стал для невинной малютки последним в жизни:

− Утром я подошла к кроватке, взяла Анечку на руки  и сразу поняла – что-то с  ней не так. Моя дочь не дышала. Я перепугалась, позвала Кулагина – тот не реагировал. Начала делать искусственное дыхание – бесполезно. Я кричала, плакала: не может быть, это не справедливо! Не помню, сколько прошло времени. Кулагин вопил, что его достали мои истерики и уже ничего нельзя сделать – девочка умерла,  а на ночь он её в квартире не оставит.  Опять пил,  пинал тело дочери, потом вынес Анечку на балкон…  Мне сказал, что я единственный свидетель, но ничего никому говорить не должна, иначе мне конец, а если продолжу его слушаться, то всё  будет в порядке. И добавил: у него есть папа, который всегда поможет. А 4 марта взял сумку, лопату  и  увёз ребёнка, перед этим, правда, разрешил мне проститься с дочерью. Вернувшись, хвалился, что теперь способен на всё – мол, если дочь увёз, то и меня  увезёт куда-нибудь – по частям… Говорил такие ужасные вещи, что земля уплывала из-под ног. Не знала, как мне быть. Где похоронена дочь, не говорил – обещал показать могилу потом.

Далее − версия Шкапцовой об инсценировке похищения. С её слов, идею  спектакля предложил, естественно, Кулагин – возможно, с подачи отца, потому как с ним советовался во всём и даже знаменитое фото в парике тому показывал, дабы родитель «заценил» маскарад.

Деталей всего этого балагана Шкапцова якобы не знала, ей приказали исполнять – дойти до магазина и оставить возле него пустую коляску. Кулагин сожительницу как будто бы запугивал. Даже хотел записать на диктофон её признание в смерти Ани, дабы потом отнести запись следователю – вот, мол, помог раскрыть преступление.

Вспомнила Шкапцова и бегство в почепское село Анохово, в дом кулагинского дяди, куда они отправились на такси. Когда проезжали мимо кладбища, Кулагин указал Светлане: «Вот здесь лежит твоя дочь. А если рискнёшь рассказать кому-то правду, то здесь будешь лежать и ты».

Кстати, Шкапцова категорически опровергла показания свидетелей, которые во время телефонного разговора слышали в трубке писк малютки,  к тому времени уже мертвой: «Не ставили мы диск с записью голоса дочери, не было такого».

Может, Кулагин и срежиссировал персонально постановку с похищением, однако даже в этом случае отведённую ей роль «безутешная» мамаша сыграла с блеском. Под давлением угроз так не сыграешь.

Вспоминается, как заливаясь слезами, она с экрана обращалась к «похитителям», умоляя вернуть дочь, для которой они с мужем, согреваемые надеждой, по-прежнему покупали игрушки. А как  всё та же Шкапцова билась в рыданиях на плече у  искренне жалевшей её тележурналистки с федерального ТВ – это разве забудешь? Но о том подсудимая, конечно, не говорила, а твердила одно: «Он пугал – я подчинялась, он негодяй и шантажист – я жертва».

Шкапцова между тем продолжала:

− Однажды не выдержала и сказала ему: давай, может быть, во всём признаемся, но Кулагин кулаками объяснил мне, что делать этого не стоит…. Уже потом я следователю рассказала обо всём – об издевательствах, которые терпела, о жизни в постоянном кошмаре. Мне тогда сообщили, что  Кулагина задержат, а мне опасаться вроде как нечего… О том, что Кулагин сжёг тело Анечки, я тоже узнала от следователей.

 

− Почему же вы не сбежали от Кулагина, а вынуждены были терпеть издевательства  с его стороны? −  поинтересовался   её адвокат.

 

− Боялась…

 

− В заведомо ложном доносе признаёте свою вину?

 

− Полностью признаю. Я виновата, очень виновата. Я врала…

 

− А в убийстве дочери считаете себя виновной?

 

− Нет, потому что как могла защищала своего ребёнка. Я не хотела смерти Анечки. Я не идеальная, но я же не зверь…

Пришло время задавать вопросы гособвинителю. Но Екатерина Макаренкова намерена сделать это лишь после допроса Кулагина. А Кулагин в этот день давать показания отказался. Теперь ему надо переварить всё сказанное бывшей сожительницей и посоветоваться с адвокатом. Напомним, что на первом заседании Кулагин собирался сменить защитника, однако затем от своего решения отказался. Теперь вот вместе будут решать, как реагировать на показания Шкапцовой − надо же  пытаться как-то выкручиваться.

− Хотите перенести допрос? Что ж, это ваше право, − промолвил судья.

Не допросили на нынешнем заседании и следователя Азамата Сообцокова. Его показания, видимо, заслушают  на следующем – оно запланировано на 15 апреля.

Фото: «Брянские новости»